Отряд Саида, опытного и нещадного борца с неверными, сделал
короткий привал. Полуденную жару стоило переждать в тени, а когда солнце
опустится к краю земли, они сделают молниеносный бросок к границе, где гяуры
все еще держат в неволе их таджикских братьев.
Саид, пренебрегая жарой, поднялся на вершинку. В бинокль
далекие горы так близко, что он едва удержался от детского желания протянуть
руку и пощупать заснеженные вершины. Рядом тяжело дышал Файзулла, дальний
родственник. Подъем дался ему не так легко, хотя Файзулла на пять лет моложе.
Но Саид все эти годы сражался за свободу и веру Аллаха, а Файзулла только месяц
тому вернулся из США, где шесть лет учился на хирурга. Неизвестно, как он будет
лечить, за это время были погибшие, но раненых не было, однако себя уже едва
таскает, задыхается, пот градом катится после пустякового перехода километров в
тридцать-сорок...
С Файзуллой рядом шел Джордан. Гяур из грязной страны, он
принес пять миллионов долларов, на которые правоверные воины Аллаха купят
оружие. Пятеро бойцов несли за спиной «стингеры», уже знакомые муджахедам. Эти
вдвое меньше, легче, но штатовец уверяет, что это ракеты последнего поколения,
любая догонит и разнесет на мелкие куски любой сверхсовременный истребитель.
Саид тогда еще спросил удивленно, стоит ли тащить восемь
сверхмощных ракет, если надо сбить всего лишь один гражданский самолет, Джордан
только таинственно улыбнулся, кивнул: стоит.
Сейчас американец с удовлетворением поглядел на часы:
– У нас еще четыре часа в запасе. Прибудем,
перекусим... Можно даже по глотку бренди. Самолет пройдет над самыми головами,
из пистолета можно.
– Гяур, – сказал Саид презрительно.
Джордан широко улыбнулся:
– Ах да, исламский запрет на спиртное... Много теряете,
ребята! Впрочем, я тоже после того, как разнесем этот самолетишко вдребезги.
Он чувствовал радостный трепет во всем теле. Через полчаса
они будут на вершине перевала. Там горы почти царапают небесную твердь.
Самолету придется протискиваться, едва не задевая брюхом вершины гор. Его
маршрут пройдет именно здесь, сведения точнейшие. На экране миникомпьютера
видно, как идет самолет президента России. Простой, без брони. А стингеры, что
за плечами этих звероватых муджахедов, догонят и разнесут вдрызг любые
сверхпрочные и сверхскоростные истребители.
Нет, первый выстрел сделает он сам!
Черная тень протянулась на четыре человеческих роста, под
самой скалой сгрудилось два десятка бойцов. Саид, спустившись к своим людям,
однако отправил наверх троих. Даже в голой пустыне нужно нести стражу!
Прижавшись к раскаленным камням, став почти неотличимыми от
черного гранита, они терпеливо переносили зной, все-таки свой, афганский,
привычный сотням тысяч поколений предков, что впитали этот зной в глубину
костей, носили в себе.
Их темные, как спелые оливы, глаза настороженно посматривали
то на раскаленное до синевы небо, то на далекую линию горизонта, где иногда
вставали смерчи, иногда же возникали призрачные мечети, дворцы, оазисы. В небе
могут из призрачной синевы появиться как истребители, так и боевые вертолеты
противника, посмевшего избрать для пути к Аллаху иную дорогу.
В нагрудном кармане Саида пискнуло. Он нехотя вытащил
телефон:
– Слушаю.
– Саид, – сказал неторопливый голос
наблюдателя, – к нам двигается какой-то шурали.
– Один? – не поверил Саид.
– Один, – подтвердил голос.
– Не мерещится? Ничего не накурился?
Он спрашивал ядовито, ибо чтобы попасть к ним, нужно было
пройти через раскаленные пески, а там и верблюды падают от зноя. А шурали, судя
по словам Хаббара, идет пешим.
– Он один, – равнодушно сказал Хаббар.
– Как далеко?
– Еще несколько шагов, и наступит тебе на голову.
Саид выругался, ухватился за автомат, гаркнул зло:
– Почему не сказал раньше?
– Он без оружия, – последовал ответ. – И в
лохмотьях. Еле тащится. Я ж не думал, что ты так страшиться одного измученного
русского!
Саид, снова выругавшись, с автоматом в руках вышел из тени.
Впереди никого, раскаленные пески тянутся до самого горизонта, но когда начал
огибать скалу, увидел тяжело ковыляющего в их сторону человека. Тот сильно
припадал на правую ногу, голова была цвета золотого песка, Саида даже передернуло
от этого болезненного цвета, ибо здоровый человек черноволос и смугл, а этот
мало того, что бел, как рыба, еще и с такой отвратительной кожей, что от
настоящего солнца покраснела и вздулась пузырями. Лицо франка от солнечного
жара распухло, глаза как щелки, губы почернели и полопались, а кровь уже
запеклась на подбородке.
Саид поднял автомат. Щелчок затвора прозвучал как выстрел,
сухой и злой, словно на солнцепеке переломили ствол саксаула.
– Стой!
Европеец, не слыша, двигался вперед, как старая заведенная
игрушка, что вот-вот сломается. Саида передернуло, когда заметил засохшие
струйки крови, что тянулись из ушей русского, теперь он уже не сомневался, что
этот шурали – русский.
– Стой, – повторил он.
Ступни русского распухли и почернели, покрытые коркой
засохшей крови, но правая нога была сплошным кровавым месивом. При каждом шаге
на твердой каменистой земле оставалось красное пятно. На распухшем от страшного
жара лице нельзя было разобрать, скривился ли от боли, или же настолько отупел
от дикого жара, что в голове ничего не осталось кроме тупого стремления куда-то
двигаться.
Саид ткнул русского в грудь автоматом, заставил
остановиться. Спросил громко, как у глухого:
– Что ты хотел, франк? Если шел за смертью, ты ее
нашел.
А Файзулла добавил с насмешливым сочувствием:
– Да и стоило тащиться так далеко?
Боевики с брезгливым сожалением смотрели на этого больного
человека, совершенно не способного, как требуется от любого мужчины, к
переходам под жарким солнцам, в ходьбе по горным дорогам. За окровавленными
ступнями тянется настолько широкий кровавый след, что у нем уже не должно
остаться крови...
Саид тоже смотрел на русского с горделивым презрением. Он
был весь как высечен из гранита, ладный и крепкий, с блестящими мышцами,
веселый и белозубый, кипящий силой и молодостью.
Рядом стоял, положив руки на ствол автомата Атанбек. Темный,
как прогретый солнцем валун, гибкий, как виноградная лоза, что жадно пьет
солнце, он стоял красивый и полный сил, вовсе не чувствуя страшного жара, не
взмокший, в ладно подогнанном комбинезоне, с засученными рукавами.
– Я искал вас, – прохрипел человек.
Он сделал еще шаг, пошатнулся. Его пересохшие губы, что не
размыкались уже неизвестно как долго, лопнули от движений. Темно-красные капли
вздулись, но не побежали струйками, а потекли нехотя, толстые, как напившиеся
крови пиявки.
