Как ни странно, но труднее всего, оказалось, сломить
сторонников Анчуткина. Когда милиция уже сдалась, хотя из них мало кто уцелел –
толпа есть толпа, выместили даже детские страхи, когда штатовских коммандос
перебили и бросили их трупы у ворот Кремля, а в Останкино так и вовсе их
выбрасывали с башни, то анчутницы дрались яростно, упорно, с осознанием своей
исторической правоты.
Когда большую часть перестреляли на улицах, сам Анчуткин с
ядром своем партии в несколько сот человек укрылся в Политехническом музее,
умело организовал оборону.
Танки, которые подвел Яузов, могли служить разве что
прикрытием от выстрелов, да и то не послужили: из толпы так часто стреляли по
окнам, что там уже никто не показывался.
На другой день анчуткинцы еще держались. С первого этажа их
выбили, но со второго они забрасывали гранатами, вели огонь из винтовок и
автоматов. Среди убитых опознали несколько бывших офицеров, Яузов ругнулся и
велел отвести своих людей, не желая лишних жертв.
Это был последний очаг сопротивления. Яузов расставил танки
по всему городу, пустил военные патрули, что получили приказ расстреливать на
месте каждого, кого застанут за грабежом или мародерством.
Меня не покидало смутное ощущение вины. Вместо Кремля, я с
утра отправился на площадь Ногина. Теперь на подходах стояли милицейские
патрули, из метро никого не выпускали, но народ прибывал из переулков, стоял
гвалт, над головами потрясали винтовками.
Танки чуть отодвинулись, я к удивлению в группке военных
узнал Коломийца, Сказбуша и даже Когана. Яузов прижимал к губам коробочку
сотового телефона, бубнил приказы. Среди военных выделялся широкий красномордый
гигант с генеральскими погонами, я узнал Сагайдачного, которого Кречет называл
своим учителем. Сагайдачный без всякого микрофона руководил танками, взревывая
так, что слышно было на другом конце все еще запруженной народом площади.
Я поздоровался со всеми, с Коломийцем обменялся долгим
рукопожатием, да видят все, что ссора наша была нарочитой. Сагвйдачный,
оглянулся, узнал, сказал вместо «здравствуйте»:
– Хорошо, сволочи, сражаются!
– Почему сволочи? – поинтересовался я.
– Если бы они так и в Чечне дрались!
Вокруг деликатно смолчали, старая рана генерала сочится
кровью, а Коломиец проговорил жалобно:
– Надо их, по возможности... ну, не истреблять.
Все-таки за Россию дерутся. Как понимают.
Сагайдачный прорычал:
– Патриоты, мать их...
– Националисты?
– Хрен их разберет. Теперь все Россию берутся спасать,
даже жиды и арабы. Только еще аборигены Австралии что-то молчат. Да еще хохлы,
как услышали «Бей жидов, спасай Россию!», сказали, что лозунг добрый, только
цель поганая...
Грохот выстрелов внезапно стал слышнее. Похоже, какая-то
группа пыталась прорваться, идя грудью на пулеметы десантного полка, что прибыл
утром и занял первый этаж...
– Жаль, – сказал Коломиец с жалостью. – Все-таки
гибнут люди.
– Что люди, – сказал я с горечью, – гибнут
настоящие люди! Ведь не за деньги, не за дачи или счета в банке дерутся! За то,
чтобы Россию сделать счастливой. Как понимают.
За нашими спинами загрохотало. На площадь ворвался
бронетранспортер, подлетел к нашим танкам, лихо развернулся. Десантники
повыпрыгивали, как шарики пинг-понга, и взяли машину в широкое кольцо.
Последним неожиданно выбрался... Кречет!
Он на миг задержался на броне, в толпе узнали, заорали
восторженно. Яузов подал руку, Кречет фыркнул, соскочил легко, только колени
подогнулись едва не до земли.
– Прямо с аэродрома, – объяснил он. –
Здравствуйте все! Заканчивайте, а то слишком много шума. Я вернулся с ворохом
подписанных документов, сейчас не до мелочных драк!
Сагайдачный взял под козырек, губы растянулись до ушей.
Рыкнул мощным голосом:
– Ну-ка, десантная рота!.. За мной!
Кречет дернулся, явно хотел остановить, не генеральское дело
водить в атаку чужих солдат, к тому же гражданских, но это же чертова Россия,
все перемешалось, рука президента замерла на полдороге, а я поманил одного
десантника:
– Бегом к Егорову!.. Скажи, его требует президент.
Десантник исчез, а Кречет вопросительно вскинул брови:
– Кто такой Егоров?
– Тот самый, – объяснил я, – чей самолет
выбросил десант прямо на крыши Кремля. С него-то и началось...
Из темного зева музея выскочили, взбивая пыль, двое в
краповых беретах. Десантник едва поспевал за крепким подтянутым офицером, уже
немолодым, но крепким, как дерево. Лицо было суровое, в глазах еще не остыла
ярость боя.
На бегу бросил ладонь к виску:
– Господин президент, полковник Михаил Егоров...
Кречет кивнул:
– Вольно-вольно. Во всей этой истории я одного не
понял... Как вы прибыли с такой скоростью?
Взгляды всех скрестились на молодцеватом полковнике. На лице
Сказбуша был профессиональный интерес, ибо из городка N до Москвы лететь пять
часов, никто тогда не знал, что Кремль захвачен.
Егоров вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул:
– Говорите.
Егоров сказал с некоторым смущением:
– Это было давно. Когда-то я прочел одну брошюрку...
Задела она меня, чего давно не случалось. Ну, насчет пути России, принятия
ислама, вопросы мужской чести...Я тогда написал автору, чего, признаюсь,
никогда раньше не делал... Мол, за эту работу ему настучат по голове! Но если уж
очень придется круто, то пусть только крикнет одно слово – «Воздух!», и я приду
вместе со всеми ребятами. И, дал ему свой интернетовский адрес. Не емейл, а
прямой ICQ.
Кречет смотрел с интересом. Спросил с недоверием:
– Но ради того, чтобы набить кому-то морду стоило ли
тащить с собой весь десантный полк? Или хотя бы роту?
Егоров развел руками:
– Я потратил несколько минут, чтобы связаться с
Кремлем. Не знаю зачем, это как инстинкт. Ответили вроде бы те же люди, те же
голоса, те же лица... Стою, как водой облитый на морозе, все закоченело, волосы
поднимаются дыбом! Мне говорят, что все в порядке, а по всему телу уже не
мурашки, а крабы носятся!.. Думаю, была – не была. Взял с собой всех, кто был
под рукой...
Коломиец сказал торопливо:
– Вы правы, у вас чутье! Они заранее изготовили нужные
клипы. Профессор Куницын уже лежал расстрелянный, а на экранах он, вроде бы в
прямом эфире, водил экскурсию по Кремлю! И часы показывали нужное время, и
Куницын тоже улыбался и говорил, какое чудесное утро. А его труп уже сбросили
прямо с Останкинской башни.
Сказбуш сказал:
