– Борис?.. Мне казалось, его зовут... зовут...
– Как зовут по паспорту, – переспросил Коган
живо, – или как его назвали вы? В минуту, так сказать, вдохновения.
Образно очень...
Кречет поморщился, Коломиец оскорбленно разводил руками, не
находил слов, а на выручку культуре пришел Сказбуш:
– Это новый. Прежний создал три банка, один на свое
имя, два на подставных лиц, теперь ворочает миллиардами открыто... Миллиардами
долларов, не рубликов! А новый, как ни странно, вместо того, чтобы торопливо
подбирать крохи, доворовывать мелочи, которые в спешке растеряли акулы...
взялся за реконструкцию православия! По крайней мере так заявил. Правда, вряд
ли сам знает, что с ним делать, но сила в нем звериная, спит по четыре часа в
сутки, пашет, как стадо волов, вокруг него уже начала собираться ярая молодежь.
Кто-то из священников, а кто-то из тех, кто не мыслит Русь вне православия...
Кречет развел руками:
– Бог им в помощь. Дело их гиблое, но я им сочувствую.
Если честно, у меня к исламу все-таки враждебного чувства больше, чем любви...
той вовсе нет, все с молоком матери впитывается, это уже мои внуки-правнуки
воспримут ислам как родное... Да и вообще, я всегда сочувствую искренним людям.
Если конечно, этот новый патриарх не просто более ловкий политик, что на изломе
попытается сорвать куш побольше, чем его предшественник. Тот, кстати, не три
банка открыл, а четыре. Четвертый как раз сегодня скупил акции самого крупного
алмазного рудника.
– А этот, новый?
– Опирается на старообрядцев. Так что у нас есть не
только «Молодежь ислама», то и «Молодое православие».
– Бравые ребята, – согласился Сказбуш. – Я
знаю эту породу. Сам из такой.
– Вы? – удивился Коган.
Сказбуш холодно посмотрел на финансового гения:
– Когда в шестидесятые наша пропаганда кричала, что
могучие США вот-вот нападут на бедную маленькую Кубу, гордую и до задницы
революционную, я написал, как и тысячи других парней, письмо в кубинское
посольство, просил допустить меня воевать на стороне Кубы добровольцем. На
самом же деле, если честно, мне было все равно за кого там воевать: за Фиделя
или за Батисту. Как и пару лет спустя мечтал как-нибудь попасть в Иностранный
легион, чтобы воевать среди пальм, по которым скачут обезьяны, а на головой
летают настоящие попугаи, воевать в расстегнутом по пупа мундире, с закатанными
рукавами... Эти ребята из «Молодого православия» просто рады возможности
подраться. Не просто в подворотне с такими же идиотами, а как бы за правое
дело!
Он протянул Кречету листок. Тот отставил на вытянутую руку,
дальнозоркость прогрессирует и у президента, прочел задумчиво:
– Кириллов Борис Павлович... Гм... ладно. Получится,
так получится! Если сумеет создать сильную и злую старообрядческую церковь, то
будет у нас православие. Если не удастся, будет ислам. Мне, как президенту,
положено не вмешиваться, а взирать с высоты своего полета. Кречеты же залетают
высоко.
Он сунул листок Сказбушу, тут же забыв о молодых
старообрядцах. Краснохарев развернул перед президентом толстую папку с листами
размером с кровельные листы, все в гербах и печатях. Сказбуш вздохнул, тщательно
упрятал бумажку, перегибая так, чтобы не стерся на сгибе номер телефона.
Я помнил по новостям, что на руинах православной церкви
быстро возникла церковь старообрядцев. Собственно, не возникла, а вышла из
подполья, куда ее загнала еще при никоновском расколе официальная церковь.
Во главе стоял умный и энергичный Борис Кириллов, который
руководил общиной старообрядцев под Пермью, затем в самой Перми, в начале
перестройки сумел сплотить разрозненные общины... точнее, координировать их
жизнь, а когда начался развал самой системы официального православия, быстро
прибрал растерянные души под свое крыло.
Христианская мораль прижилась, подумал я мрачно, потому что
ориентируется на слабых, убогих, немощных, оправдывает трусость и
ничегонеделанье. Если честно, каждый из нас в какие-то минуты чувствует себя
слабым, неспособным постоять за себя, дать в зубы обидчику... И тогда на помощь
приходит спасительная формула, что надо прощать врагов, что надо смиренно
переносить удары судьбы, не роптать, ибо кто страдал в этой жизни, тот будет
вознагражден.. ха-ха!... в загробной. А кто вас пинал в этой жизни, тому уж как
дадут черти вилами на том свете!
Если Христос и ориентировался на слабых, в самом деле жаждал
дать им утешение, то его учение быстро сумели взять на вооружение сильные. С
хохотом насилуя слабых, приговаривали: терпите, да вознаграждены будете там, за
гробом. А нас за гробом ох как бить будут!
В невеселые мысли проник, как отмычка кэгэбиста, задумчивый
голос Сказбуша:
– А что, если как-то помочь этим ребятам?.. Все-таки
пытаются спасти православие! А оно, как ни крути, все-таки наше. Мы столько
веков с ним прожили, стало совсем русским. И когда сербы задрались с
мусульманами, мы сочувствовали сербам только потому, что православные, а
мусульмане для нас враги, хотя те же самые сербы, только принявшие ислам...
Кречет смолчал, перевел взгляд на меня. Я понял, что к
ответу принуждают футуролога, ответил раздраженно:
– Господин президент! Вы знаете, что меня больше всего
возмутило в когда-то еще совсем молодой и растущей фирме МММ? Задолго до того,
как они начали выпускать всякие там липовые бумажки?.. Та знаменитая их акция с
оплатой проезда в метро!.. Ах, да вы ж в метро не ездите, все на бронированном
автомобиле...
– Я тогда ездил на бронетранспортере, – прорычал
Кречет, – но вы продолжайте, продолжайте!
– Говорю, они однажды оплатили сутки работы
метрополитена, и все жители Москвы ездили бесплатно, за счет МММ. Меня это
взбесило тогда до свинячьего визга. Хотя все турникеты были отключены, я все
равно упрямо бросал пятачок, тогда еще были пятачки... кругленькие такие,
медные, в щель автомата. Я не желал, чтобы за меня кто-то платил!.. Я могу
позволить бросить пятачок за меня или пробить талончик в троллейбусе своему
другу или подруге, но никак не незнакомому человеку. Я не хочу быть обязанным
кому-то. Я не хотел быть благодарным какой-то там МММ. Я возненавидел за эту
дурацкую купеческую замашку.
Кречет сказал с усмешкой:
– Виктор Александрович! Пожалуй, вы были единственным в
стране человеком, кого возмутила эта акция. Остальные были рады халяве.
– Верно, – согласился я печально. – Я тогда
работал в коллективе... они могут вспомнить сейчас, как я кипятился, орал, а
они пожимали плечами. Это ж, мол, прекрасно, что фирма часть своих доходов
пускает на нужды населения. Да, пожалуй, они и сейчас не поймут. Это ведь
совсем из другой категории. Как не поймут и того, что я не могу допустить,
чтобы кто-то называл себя моим отцом, духовным или каким-то еще, меня – овцой.
а я кивал и молчал в тряпочку...
Кречет хмыкнул, а ехидный Коган спросил коварно:
