Краснохарев, обращаясь к Черногорову, пренебрежительно
втолковывал:
– Дума не страшна. Не страшна! Даже эти, которые все
требуют чего-то... Ну, соколы которые... Радикалы выискались!.. Нет, они не
соперники. Несерьезные слишком. На них никто не взглянет. Даже наша
Светланочка...
Светлана, молодая и краснощекая как кустодиевская купчиха,
нимало не огорчившись таким сомнительным комплиментом, деловито расставляла
чашки, Краснохареву налила в его большую с павлином на боку. Краснохарев следил
с удовольствием. А вечный оппозиционер Коломиец покачал головой:
– Это вы напрасно. Я – радикал! И горжусь этим. Мы как
раз и нравимся женщинам своим радикализмом... или, как теперь говорят,
крутостью. Вот вы, Светлана, смогли бы полюбить радикала?
У нее от удивления распахнулся хорошенький ротик:
– Ради... простите, ради чего?
Краснохарев поперхнулся, кофе из его павлиньей выдуло
досуха, зато в казенных чашках Когана и Сказбуша прибавилось. Коган в испуге
отшатнулся, а Сказбуш холодно посмотрел на главу правительства, движением
бровей подозвал официанта:
– Смените скатерть. А мне – другой кофе. В чистой
чашке.
Светлана в панике обмахивала салфеткой Когана, на рукаве
костюма от Кардена расплылись коричневые пятна, Краснохарев, все еще булькая,
как закипающий чайник, развел руками, и, не в силах говорить от смеха, указал
на сердитого Коломийца, мол, из-за этого... как его... ради... того, чем он
назвался... он виноват, его бейте.
Официант мигом вернулся с подносом полным чашек. За столом
все еще царило оживление, и он, опуская поднос на края стола, рискнул спросить:
– Кто из вас заказывал в чистой?
Веселье, в котором попытался принять участие даже официант,
однако угасло чересчур быстро. Мне показалось, что все было нарочитым, попыткой
поднять дух другим, в то же время не показывать как гадко самим. Краснохарев,
Яузов, Коломиец, Коган, Сказбуш, Черногоров... Едят вроде бы с аппетитом, но
морды вытянулись, глаза у кого запали, у кого налились кровью и угрожающе
выкатились. Работой Кречет изнуряет, верно, но эти могут пахать и больше, здесь
другое...
Выдержат ли, подумал внезапно я со смятением. Это я жил как
бы в сторонке от мира, из кабинетной пещеры наблюдал за его вывихами, подмечал,
а эти все живут в этом мире. Для них это не вывихи. Это для меня смерть Рихтера
– потеря для культуры, а для них – смерть известного клоуна.
Краснохарев особенно уязвим, ибо он такой традиционалист,
что даже сейчас полагает рок-н-ролл похабной западной новинкой, а брюки
дудочкой – стиляжьими. Он и этот рыночный мир принял с трудом, хотя сумел свое
производство организовать по его законам на зависть всей Европе. Как же ему
трудно видеть, как толстых попов, привычных, как неопрятные подъезды, сменяют
строгие муллы и муфтии! Не потому, что попы чем-то близки, а потому что
привычны. С привычным можно не считаться, не принимать в расчет, а вот эта
странная иностранщина... Странная потому, что иностранным называли все
европейское, потом еще и американское, но чтобы арабское...
Не сломался бы, мелькнула тревожная мысль. Что-то
задумывается премьер чаще обычного. А западные шпионы крутятся, как мухи вокруг
падали. Ждут, чтобы кто-то дал слабину.
Я как угадал, Краснохарев внезапно повернулся ко мне. Глаза
из-под тяжелых набрякших век смотрели с откровенной неприязнью:
– И что же, с вашей легкой руки объявляем войну
Америке?
Я развел руками, уже как заправский чиновник пытаясь
увильнуть от прямого ответа:
– Вот и вы попали на их удочку! Как умело Штаты
подменили свое поганенькое «США» гордым «Америка»! Вон и вы, глядя на это
больное образование на земле Северной Америки, называете его Америкой, хотя там
же в Северной части еще и Канада, Мексика, а в южной части – два десятка
государств: Бразилия, Чили, Аргентина, Уругвай... Ни мы им не объявляем войны,
ни они нам, а вот Штаты уже давно ведут с нами войну. Мы пока что только
отступали, теряя людей, деньги, территории, но сегодня пора попытаться дать
отпор... Не Америке, повторяю! Всего лишь Штатам. Уродливому политическому
образованию лесорубов, лавочников и кухарок.
Он поморщился:
– Нам что же, вам в угоду пытаться переименовать
Америку в Штаты? Да народ уже привык. И не отвыкнет. – Любой
человечишка, – сказал я, – обвинений в неграмотности страшится
больше, чем в измене Родины. А моде подчиняется охотнее, чем закону или
Кречету. Посему любого, кто называет Штаты Америкой, можно считать
малограмотным... что на самом деле так и есть, следует только заострять
внимание!.. на такого указывать пальцем... ну ладно, кивком или глазами, о нем
можно рассказывать анекдоты, что, мол, он и не то может, вчера брякнул: «другой
альтернативы нет», спутал Чайковского с Киркоровым, а «Гамлета» приписал
Доценко, единственному автору, которого знает, да и то понаслышке... Будьте
уверены, что уже через неделю только грузчики еще будут называть это
образование Америкой, а все эти закомплексованные интели, полуинтеллигентики,
из которых состоит вся копошащаяся масса российского народа... да не
вскидывайтесь, Степан Викторович, что вы так обижаетесь?.. Вон Коган, ничего,
не обиделся!.. А для России сейчас Израиль ближе Украины...
Сказбуш беззвучно отхлебывал кофе, настоящий мокко, Яузов
смачно чавкал блинчиками с мясом, все поправлялся от ран, кто-то слушал, кто-то
только делал вид, а кто и вовсе глазел по сторонам, оценивающе задирая взглядом
и без того короткие юбчонки на оттопыренных задницах официанток.
Я уже привык, что на меня в правительстве смотрят как на
клоуна в минуты отдыха: ну-ка давай, покажи свои штуки, надо поглядеть, за что
тебя наняли! Но я давно перерос мальчишечьи обиды, и сейчас обстоятельно
по-профессорски излагал вовсе не секретные сведения, пусть слышит хоть весь
мир, что Россия уже созрела для второго рывка. Но дорога идет, увы! –
через очищение, ожесточение. Через кровь и жестокость, даже через сужение
кругозора, узость мышления, фанатизм... Когда-то существовал могучий Рим,
просвещенная Римская империя правила миром, и, казалось, этому не будет
конца... И цивилизация топталась на месте, пока по Риму не нанесли удар с двух
сторон: изнутри – дикое и фанатичное христианство, а снаружи – дикие и грубые
варвары.
Да, Рим был полон театров, там жили и творили поэты,
драматурги, философы, там жили величайшие строители, экономисты, лучшие ученые.
Конечно же, неграмотные невежественные христиане были отвратительны, они
отрицали культуру, знания, и требовали слепой веры в своего бога, других же
богов фанатично отвергали, демонстрируя узость мышления.
Конечно же, дикие варвары, сокрушившие могучую Римскую
империю, давшую миру лучших в мире юристов, ученых, поэтов, были жестокими и
неграмотными дикарями. Но прогресс избрал именно их своими проводниками. Ибо и
варвары, и первые христиане, во всем, вроде бы, уступая просвещенному и
богатому Риму, превосходили их в одном-единственном: они были чище духом.
