Современный западный мир, где моду задает США, абсолютно
схож с древним Римом, за вычетом технического прогресса. Та же половая свобода,
те же узаконенные гомосеки, лесбиянки, а цивилизация существует только для
того, чтобы как можно более полно удовлетворять половые запросы римлян... то
бишь, американцев.
А те, на кого мир сейчас с ужасом смотрит как на варваров с
их непонятными идеями, странным варварским кодексом чести, и есть те, кого
прогресс именно сейчас избрал для разрушения современного Рима, вселенской
блудницы, как считали первые христиане, а сейчас считают исламисты и русские
националисты.
Один только Кречет выслушал с полной серьезностью. Он же и
поинтересовался, не спуская внимательных глаз:
– Да, это я читал в ваших работах. Но сейчас вы
повторяете свои тезисы не случайно?
– Да, – ответил я. – Пора действовать. Для
начала, эти идеи надо сделать доступными массам. В первую очередь, конечно же,
через молодежь. А старшее поколение примкнет по другим причинам, но...
примкнет.
Он усмехнулся, смолчал деликатно. Старшее поколение примкнет
больше из-за ревности к растущей мощи страны, которой каких-нибудь триста лет
назад и на карте не было, а сейчас обогнала, правит миром, хотя еще Менделеев
прогнозировал, что в 1960-м году в России будет пятьсот миллионов одних
русских, и что она будет править миром...
– Что ж, – сказал он, наконец, – послужим
прогрессу...
– Но не по их правилам, – предостерег я. – Не
дать им навязать нам, новому миру, правила своего гниющего мира.
– Что вы имеете в виду?
– Добравшись до власти, – – сказал я, –
диктатор спешит закрепиться. В наше время лучше всего нанять лучших из
продажных литераторов и философов, чтобы те твердили миру: насилие – не метод!
Насилие не метод! НАСИЛИЕ – НЕ МЕТОД!!! Знакомо? И вот уже вслед за этой
продажной толпой еще и массы полуидиотов с высшим образованием твердят
совершенно искренне и бесплатно, что насилие – не метод, что все надо решать
экономическими методами, что вот, есть же общечеловеческие ценности. Это
«Насилие – не метод» вбивается в головы по телевидению, со страниц газет. Эту
жизненно необходимую любой диктатуре глупость всобачивают во все фильмы
Голливуда, в сериалы, будь там главным ногомахатель Чак Норрис или кулачный
боец Геракл. О том, что насилие не метод, убеждаются на наших глазах ежеминутно
сотни людей, кентавров, монстров, инопланетян, вампиров, а уж террористы так и
вовсе пачками бросают оружие и сдаются общемировому мнению, которое почему-то в
форме американского полицейского. Мы должны противостоять не столько в силе...
да какая у нас сила?.. как в натиске этих... мать их!.. общечеловеческих.
Кречет повторил настороженно:
– И что же вы имеете в виду?
– Я ничего не предлагаю, – подчеркнул я. – Я
только оправдываю человека, который, столкнувшись с более сильным противником,
хватается за все, что попадается под руку. Если сильный начнет избивать, пусть
даже голыми кулаками, то слабый имеет право ударить хоть палкой, хоть
монтировкой, хоть выпалить из базуки.
Он откинулся на спинку кресла. Глаза были внимательными:
– Это относится и к... запредельным методам?
– Я не называю никаких методов, – подчеркнул
я. – Потому что могучая пропаганда США сумела уже кое в чем убедить
простого человечка, который сам не привык думать. Убедила занести в разряд
недопустимых очень много явлений... и методов, которых страшится сама, а
разрешила пользоваться только теми, с которыми у США явное преимущество. Я просто
не считаю, что более сильный волен диктовать выбор оружия!
Он снова спросил, не сводя с меня пронизывающего взора:
– Это относится и к экстремальным?
– Это относится ко всему, – подчеркнул я, – а
не только к такой крохотной ветви политической борьбы, как та, на которую
намекаете. Ко всему! Штаты отныне не должны нам диктовать ни вкусы, ни моду, ни
выбор оружия, ни место поединков. Ни время. Иначе проиграем.
Он откинулся на спинку стула. Я чувствовал, как бешено,
работает его мозг, привыкший к стандартам, навязанных нам западным миром. С
другой стороны он из тех ястребов, что жаждут выдернуть Россию из унижения
рывком, а значит – лихорадочно ищет способы. Перебрал сотни вариантов, но все
предусмотрены Штатами. Надо искать нестандартные... но я буквально видел, как
крупные мурашки, что ползают у него по спине, на глазах превращаются в
жуков-рогачей, как только начинает прослеживать реакцию других стран, мирового
сообщества...
Я сказал с насмешкой, что должна бы подбавить ему
уверенности:
– Насчет мирового сообщества. Вам не кажется, что под
мировым сообществом всегда подразумевается только Штаты с их челядью?
Несколько мгновений он непонимающе смотрел на меня
остановившимися глазами, все еще там, в спорах с невидимыми оппонентами. Грудь
его колыхнулась, сведенные напряжением плечи опустились. Он сделал глубокий
выдох, а побледневшие губы слегка раздвинулись в слабом подобии улыбки:
– А вы знаете... из этого сумасшествия, под которое вы
так ловко подвели базу, может что-то и получиться!
Глава 9
Из столовой мы возвращались слегка отяжелевшие. Возможно,
именно поэтому дообеденно дружная группа теперь разбилась на подгруппки, а
вокруг меня вообще образовалась торичеллиева пустота.
Я видел, что меня сторонятся, как прокаженного. Наконец
отважный Коган, поглядывая с ужасом, приблизился бочком как краб, сказал
приглушенным голосом:
– Вы это серьезно?
– Вполне.
– Не могу поверить!
– Почему? Только потому, что так называемое
общественное мнение считает иначе? Но это общественное мнение совсем недавно
забивало ведьм кольями, сжигало еретиков, по весне приносило в жертву самых
красивых женщин. К тому же девственниц! Согласитесь, этих все-таки особенно
жалко.
Он покачал головой:
– Но крутые меры не ответ! Надо бороться аргументами.
Если ты прав, то скажи, переубеди...
Я пожал плечами:
– Это выглядит верным. Я сам раньше так говорил. И
верил и говорил. Но я все чаще вспоминаю случай из моего детства... На нашей
улице, я жил на окраине в маленьком частном домике, а на окраинах, в отличие от
центра, все друг друга знают... так вот, за три дома от меня жил один... умный
и образованный человек, хорошо одетый и с красивой речью. Приятный такой,
обходительный. Он почему-то невзлюбил нашего соседа, угрюмого и неприветливого
слесаря. При каждом удобном случае насмехался, отпускал ехидные шуточки. А так
как язык у него подвешен был неплохо, то слесарь скоро стал посмешищем,
перестал выходить на улицу, а утром проскакивал на работу под стеночкой, как
пугливая мышь. Мы тогда хохотали над ним, глупая и безжалостная толпа. Этот
красивый интеллигент буквально вытеснил слесаря отовсюду. Тот даже к
водоразборной колонке посылал жену с ведром, чтобы не попасть на глаза ехиде...
