Я замолчал, глаза стали отсутствующие. Коган поторопил:
– Ну-ну? Какое это имеет отношение?
– И вот однажды этот слесарь то ли поддал по поводу
получки, то ли, наконец, озверел, но когда тот прошелся по поводу его
образованности... ну как слесарь отличит Канта от кантаты?.. ухватил его за
ворот, шарахнул о стену, дал в морду. Хорошо дал, кровь из разбитых губ залила
рубашку до штанов. Тот, понятно, в визг, в крик! Слесаря повязали, протокол,
милиция, едва не посадили, отделался пятнадцатью сутками за хулиганство, спасли
отличные характеристики с завода. Мы тогда все сочувствовали интеллигенту,
помню. Но сейчас вспоминаю другое. Слесарь расправил плечи, встретил интеля еще
разок, дал ему обнюхать монтировку и предупредил, что готов сесть лет на пять,
а то и на десять, но этой штукой изуродует паскуде рожу так, что ни одна баба
не посмотрит. И тот образованный красавец, помню как сейчас, присмирел. Слесарь
снова стал ходить в гастроном, гулять со своим двортерьером по улице... Да,
тогда мы все были на стороне интеллигента. Сейчас же, когда стал чувствительнее
к разным нарушением прав человека... и народов, все лучше понимаю слесаря. Ну
не мог он соревноваться с человеком высшего образования в знании манер или
классиков! Ну не мог отличить Моцарта от Бетховена! Ну не получил высшего
образования в силу каких-то причин. Может быть, из-за бедности родителей, когда
после школы приходится идти не в университет, а на завод!.. Да, соревноваться
нужно на уровне культуры, аргументов... Но если чужая культура начинает
подминать тебя как танк, то ты вправе бросить под него гранату. Да что там
вправе, обязан!
Коган спросил настороженно:
– Надеюсь, вы говорите об интеллектуальной гранате? Я
пользуюсь вашими терминами, ведь это вы ввели в употребления слова: философские
бомбы, идеологические удары...
Я отвел глаза, неловко говорить неприятные слова человеку
честному и очень порядочному:
– Не только. Когда заряд интеллектуальной гранаты
слаб... мы вправе пользоваться гранатами попроще.
Он отшатнулся в ужасе.
– Вы это... всерьез?
– Когда-то и я плевал на слесаря, – ответил я
уклончиво. – И говорил о роли культуры, путая ее с образованностью. А
сейчас вижу, что на самом-то деле культуры у слесаря было побольше, чем у того,
с высшим. Да, слесарь защитил себя как сумел! Он прибег к последнему аргументу,
какой остается у любого. Простите, но сейчас вся наша Россия – тот слесарь.
Когда мы входили в кабинет, на самом большом экране
грохотали американские танки, а наш телекомментатор, что изображает умного,
вещал с подъемом, будто выкрикивал первомайские лозунги с трибуны Мавзолея:
– Завершились как совместные американо-польские маневры
у Бреста, так и американо-прибалтийские!... Где совсем недавно стояли советские
войска, теперь шагают американские коммандос! Американское командование
заявило, что отныне на земном шаре нет недоступных мест для их войск быстрого
реагирования! Отныне элитные группы коммандос могут появиться в любой точке
нашей планеты, освободить заложников, ликвидировать террористов...
Он счастливо верещал что-то еще, члены правительства
рассаживались, грюкали стульями, но не могли заглушить радостные вопли
респектабельного дурака. Кречет потемнел, суровые складки у губ застыли как
противотанковые рвы, а надбровные дуги выдвинулись, словно козырек над
блиндажом.
– Если учесть, что американское правительство на днях
заявило, что даже зона озера Байкал является зоной интересов США... то они
действуют последовательно.
– Наступают, – отозвался Краснохарев
тяжело, – наступают стремительно!.. Пока мы не собрались, пока копошимся в
собственном дерьме, захватывают все, что могут. Оттесняют отовсюду, откуда
удается... Для них мы теперь не СССР, а куда страшнее – Россия.
Оба посматривали на меня, как будто я был президентом всего
земного шара, и тут же мог бы приструнить расшалившиеся США. Впрочем, когда
народ гибнет, когда его уже не спасет ни самый мудрый правитель, ни армия, ни
благодатные земли, спасти может находка в философии, что принимает то вид
национальной идеи, то духовных исканий в религии, то какой-нибудь завет
предков, на который не требуется ни денег, ни армий, а из растерянной толпы
способна сделать разъяренную армию, способную голыми руками смести хоть шахский
режим в Иране, хоть любую иностранную армию, хоть в кратчайший срок явить
изумленному миру совсем новую формацию...
– Мы и будем проигрывать, – сказал я
настойчиво, – и будет отступать везде и всюду, пока будем играть по навязанным
ими правилам. Эти правила они создали для себя! Когда не удалась их недавняя
попытка свергнуть президента, то не удалась только потому, что наши люди повели
себя странно и дико с точки зрения американцев! Наши танкисты пошли на смерть,
на гибель... это не укладывалось в головах на той, Темной Стороне. И мы
победили только потому, что вели себя по-варварски с точки зрения так
называемого цивилизованного мира. Хотя, вон Филин Сычевич подтвердит, в Европе
подвиг наших молодых ребят был воспринят с сочувствием, восторгом и слезами.
Они поняли, ведь штатовщина еще не успела втоптать в грязь присущие немцам,
французам, испанцам – честь, достоинство, гордость, верность своей стране до
последнего вздоха.
Сказбуш кивнул:
– По нашим данным, немцы даже песню сложили.
– Как они же сложили о «Варяге», – напомнил
я. – Не знаете? Тоже мне, разведка!.. Это они сочинили: «Врагу не сдается
наш гордый „Варяг“, пощады никто не желает...», а в России только перевели на
русский. А пели по всему миру. За исключением Штатов, естественно. Тогда
гордость и честь в Европе были еще в чести. Наступление американских
ценностей... слово-то какое хорошее испоганили!.. началось с крушения
гитлеровской Германии, которой США воспользовались как нельзя лучше. А заодно
вытравили и все понятия о чести, как якобы связанные с милитаризмом! Я уже
говорил, говорю и буду говорить, что слабый имеет полное моральное право
хвататься за любое оружие!
Кречет вздохнул:
– Древние... не то философы, не то лодыри, говаривали,
что для того, чтобы убедить человека, вовсе не надо придумывать новые доводы.
Надо чаще повторять одно и то же. Страшновато начинать новый век... новую
мораль... хотя какая к черту новая?.. но, честно говоря, Виктор Александрович,
вам даже Сказбуш начинает верить. Нам очень важно чувствовать себя правым!
Он двигался по кабинету как гранитная глыба, брошенная из
могучей баллисты. Лицо посерело еще больше, крупные оспины выделялись резко,
как следы от крохотных пуль. Глаза недобро блестели как обломки слюды, сухие и
упрятанные под мощные оборонительные надолбы бровей.
Министры явно чувствовали себя школьниками, за спинами
которых ходит нещадный учитель и стучит пальцем по наручным часам: вот-вот
прозвенит звонок, время контрольной истечет, а от этой контрольной зависит,
быть России великой страной или не быть вовсе.
