– Я успею пустить пулю в висок раньше.
Сергей сказал очень спокойно:
– Я выдерну чеку из гранаты. Мой дед, в войну с
немцами, бросил гранату под ноги, когда его окружили.
Никто уже не обратил внимания, как Акбаршах отошел в
сторонку, недолго повозился в своем рюкзаке, а когда выбрался, казался раздутым
и потолстевшим. Правда, не больше, чем сами американцы в своих бронежилетах,
надетых один на другой, с утолщенными прокладками из мягкого синтетика,
смягчающего удары.
В его стороны повернулись головы, когда подошел к двери и
взялся за ручку. Сергей протянул к нему руку, но Акбаршах покачал головой:
– Не надо, друг. Я решил.
Ахмед крикнул резко:
– Что ты решил?
– Я сделал глупость, но я прошу не наказания, а
награду... Позволь мне умереть первым во славу Аллаха. Я взял взрывчатку.
Американцы решат, что я иду сдаваться. А когда буду возле ворот...
Ахмед не успел открыть рот, Акбаршах оттолкнул его руку,
открыл дверь и вышел. Яркий свет ударил по глазам, он с потрясающей ясностью
видел улицы и дома этого враждебного мира. Все блистало чистотой,
нечеловеческой чистотой и безжизненностью, словно весь западный мир стал
большой больницей для тяжелобольных, которым глоток свежего воздуха смертелен.
У запертых ворот с автоматами наперевес стояли коммандос,
неимоверно толстые, все рослые и широкие, как футболисты, Дальше полицейские
автомашины, в два ряда, от разноцветных мигалок рябит в глазах. В сторонке два
автобуса с надписями на бортах TV, а на крышах суетятся бородатые лохматые
мужики с телеаппаратурой, стреляют солнечными зайчиками ему в глаза.
Он вскинул руки, показывая, что не вооружен, медленно начал
спускаться по ступенькам. Тяжелая взрывчатка сжимала ребра, тяжело дышать, он
прикрутил ее чересчур туго, но даже сейчас на всякий случай втягивал живот,
чтобы, не приведи Аллах, не заметили излишнего брюшка, так непривычного для
сухощавых и подтянутых арабских мюридов.
От ворот закричали в мегафон:
– Эй, остановись!
Он поднял руки еще выше, растопырил пальцы. Два десятка
автоматов смотрели ему в лицо, а еще, он знал, сотня винтовок с оптическими
прицелами следит за каждым его шагом, он чувствует кожей лучи лазерных
прицелов...
– Не могу, – крикнул он, – если я
остановлюсь, мне выстрелят в спину!
После секундного замешательства в мегафон проорали, словно
они где-то видели глухих воинов ислама:
– Тогда иди медленнее! Нам нужно тебя рассмотреть.
У вас же сотни телекамер снимают меня, промелькнуло у него
презрительное. Сотни фотообъективов с теленасадками. Вы же рассматриваете меня
даже сейчас в приборы ночного видения...
На лбу внезапно выступила испарина, сердце сжалось. А вдруг
они на расстоянии определят, что на нем взрывчатка?
Стараясь их отвлечь, он указал на окна здания, сделал
таинственный жест, пусть думают, что он хотел сказать, он и сам не знает, но до
ворот осталось с десяток, шагов... девять... восемь... шесть... Надо подойти
еще ближе, столбы чугунные, вкопаны, как делали только в старину, петли на
воротах толстые, а цепями такими бы линкоры пришвартовывать, а то и
авианосцы...
Прости меня, папа, мелькнуло в голове. Прости меня, мама...
Но я должен. Во всем нашем роду никто не опозорил себя трусостью или недобрым
поступком. У меня восемнадцать братьев и двадцать две сестры, трое братьев в
рядах федаинов, но ни один не получил даже царапины... А так в знатных родах
будут говорить, что дети шейха Исмаила не опозорили древний род: его младший
сын уже погиб за правое дело Аллаха...
Сквозь людской гомон он слышал, как их старший велел всем
громко и четко:
– Держать его под прицелом! Этот придурок может
попытаться прыгнуть в щель между машинами!
– Не удастся, там блокировано, – ответил уверенный
голос.
– Все равно, лучше остановить раньше!
– Сделаем, капитан!
– Держать под прицелом!
Когда Акбаршах был уже в трех шагах, из-за машин начали
подниматься головы в касках, с закрытыми прозрачными щитками лицами. На этих
людях было навешано столько, что они выглядели огромными варанами, панцирные
щитки укрывают от макушки до пят, даже лиц не видно. У каждого в руках автомат,
черное дуло смотрит в Акбаршаха. Он видел десятки этих дул в трех шагах, и
знал, что еще несколько сотен провожают каждый его шаг, глядя с крыш.
Их старший, мужчина с суровым квадратным лицом, такие
выглядят крутыми и нравятся женщинам, сказал резко:
– Лицом на машину! Раздвинуть ноги!.. И не вздумай даже
дышать!!!
Акбаршах послушно повернулся к ближайшей машине, расставил
ноги, наклонил голову, и оперся ладонями о холодную металлическую поверхность.
Глядя искоса, видел, к нему метнулось сразу несколько человек. По телу
пробежала горячая волна, ожгла, он ощутил безумный восторг, непонятное счастье,
недоступное простому смертному, успел подумать, что это весть от самого Аллаха,
его пальцы молниеносно ухватились за шнурок на груди.
– Аллах Акбар!
Он увидел в этот самый сладкий миг в своей жизни, безумный
страх этих недочеловеков, что заметили его просветленное лицо, успели понять
чего ждать, в диком страхе попытались отодвинуться, хотя знают же, что страшным
взрывом все будет разнесет на сотни шагов во все стороны и даже вобьет в
землю...
– Аллах Акбар, – успел повторить он уже мысленно,
на слова не было времени, и он знал, что явится в сады джанны со счастливой
улыбкой на лице, повзрослевший вдвое, ибо там всем мужчинам по тридцать пять
лет, его встретят самые красивые женщины. – Это вам за...бурю в пустыне...
От грохота особняк качнулся, как куст под ударом ветра.
Страшная взрывная волна со звоном выбила остатки стекол. На месте ворот торчали
за уровне земли оскаленные пеньки от столбов, дальше пусто, только на
противоположной стороне площади страшными факелами полыхали отброшенные к стене
полицейские машины. Их разбросало, как спичечные коробки, людей вблизи здания
не осталось, далеко страшно и жалко выли сирены.
– Выходим! – закричал Валентин страшно. –
Выходим!
Он пинком отворил дверь и выпрыгнул головой вперед,
перекатился. Никто не стрелял, даже снайперы на крышах исчезли, словно взрыв
повыбивал им винтовки из рук или посворачивал прицелы.
За ним стучали шаги, все четверо пронеслись через двор.
Между пеньками столбов дымится широкая воронка, словно в ворота угодила
авиабомба. Остатки забора изогнуло и повалило, куски просто вышибло взрывной
волной. Хлопки первых выстрелов прозвучали, когда под сапогами застучал
дымящийся асфальт уже далеко на улице.
Опомнились снайперы на крышах, эти самые опасные, Валентин с
автоматом в руке, не стреляя, помчался по улочке, стремясь достичь ближайшего
поворота.
