Он огляделся по сторонам с таким видом, словно иностранные
шпиены сидели под всеми столами, прятались за портьерами, таились между рожками
люстры. Сказбуш посмотрел на министра финансов холодно. В серых глазах была
странная задумчивость, словно фээсбешник старался припомнить, не Коган ли подал
идею повысить цены.
– И что же? – поощрил он.
– Да ничего, – ответил министр финансов
быстро. – Я просто еще не очень-то растопыриваю карман. Хотя, признаться,
надеюсь. Ведь никто из вас еще не сказал «На», а только «Дай»!.. Если честно,
то штатовский президент хорошо сказал, не находите? Богатства планеты должны
принадлежать всем, а не только... одному народу. Никакая страна не должна
своими действиями ставить под удар мировую экономику.
Кречет кивнул:
– Золотые слова. Ими когда-нибудь и будут руководствоваться.
При коммунизме, к примеру. Но сперва надо договориться, чтобы мировая экономика
устраивала всех. Весь мусульманский мир, а он не так уж и мал, не устраивает
экономика, где на рекламу помады тратится больше средств, чем на производство инсулина,
а на саму помаду денег уходит столько же, сколько надо на постройку
обсерватории на Луне!
Коган вздохнул:
– И чего эти арабы так любят обсерватории? Улугбек
из-за них лишился не только ханства, но и головы... Ладно, мне драть с
Белоруссии по новым ценам или нет?
Когда я на территории Кремля вылез из машины, в мою сторону
бросилась галдящая толпа. Над головами мелькали плакаты, трепетали флаги.
Женщины верещали злобно, а мужчины пытались скандировать какой-то лозунг. Я
поспешно шагнул на ступеньки, в спину ударило.
Я непроизвольно оглянулся, голову тряхнуло. Сперва не понял,
только когда машинально потрогал лоб, увидел пальцы в крови. По ступенькам
покатился крупный булыжник.
Милиционеры схватили тщедушного бородатого мужика. Он орал и
вырывался, кричал о предательстве, о национальной идее спасения человечества,
продаже Отчизны, все патриоты называют ее именно Отчизной, ибо Родиной может
назвать и татарин, и, хуже того, еврей, у них же родство идет по матери, потому
патриот говорит только об Отчизне...
Мужику выворачивали руки, милиционер охлопал всего на
предмет оружия, пошарил в карманах, а найденный паспорт подал подбежавшему
офицеру. Тот полистал, сказал с укоризной:
– Цукерник... гм... Что-то знакомая фамилия. Я вас уже
не задерживал? Неважно, на этот раз предупреждением не отделаетесь...
Я вытер платком лоб, крови немного, но шишка вздуется,
кровоподтек обеспечен. Милиционеру я кивнул с недовольством знатного сановника:
– Отпустите.
Тот удивился:
– Разве не будете выдвигать обвинение?
– Нет, конечно.
– Почему? Вон вам разбили лоб, кровь течет, телекамеры
все засняли. Да и как бросились, все заснято. Это улики. Этих людей можно
засадить надолго.
Я приложил платок, подержал, но кровь уже остановилась, так
что все заживет, можно не заходить даже в медкабинет:
– За что?
– За нападение...
Я поморщился:
– Кой черт! Это мои союзники.
– Кто? Простите...
Мужичок тоже вытаращил глаза, перестал вопить. Это был из
тех нервных интелей, что сразу набрасываются с руганью, потом самим становится
совестно, но редкий из них найдет силы признаться, что перегнул, погорячился, и
никогда не скажет, что был не прав.
– Это мои союзники, – повторил я с терпением,
которое вот-вот порвется. – Это мои союзники, потому что бьются, как и я,
за людей.
Тот обалдел, отшатнулся:
– Простите, не понимаю... А кто же тогда противники?
Я кивнул на ту сторону площади, где вслед за длинноногой
гидшей шествовала пестрая толпа ухоженных не то иностранцев, не то своих, какая
разница. Щелкают фотоаппаратами, глазеют по сторонам, тычут пальцами в золотые
маковки церквей, видно как остаются отвратительные жирные пятна, позируют.
– Те, – сказал я, – кому до фени, кто правит,
какой строй, и что ждет завтра. Они будут биться только за свои огороды. Да и
то вряд ли. Здоровье дороже.
Он смотрел обалдело вслед, а я взбежал по ступенькам, с
досадой думая: неужто так сложно объясняюсь? И так все на пальцах, любой
недоумок должен понять. Неужели непонятно, что противники все, кто смотрит на
резню между талибами и моджахедами, между арабами и евреями, и качает головой:
что за идиоты? Ведь можно просто жить рядом, не обращать внимания на то, какая
у кого вера, взгляды... А еще лучше отказаться от веры, ибо из-за нее
приходится воевать, надо отказаться и от чести, из-за нее приходится вести себя
строже, а так хочется высморкаться в скатерть... еще отказаться от любви, ибо
любовь обязывает, а вот секс – нет... Ведь можно же просто жить как
человеческая масса, ни за что не воюя, ни за что не проливая кровь... Вон какие
страсти показывают в «Ромео и Джульетте» или «Отелло»! Все из-за этой любви,
будь она неладна... Нет, лучше по-американски: только секс, все
взаимозаменяемы, как мужчины, так и женщины, все просто, никаких тайн и
сложностей...
Глава 25
Блистающие половинки: ярко-синяя и ярко-лазурная смыкались
строго посредине бескрайнего мира. И пронзительная синева неба и лазурь океана
спорили в прозрачности, чистоте, легкости этого удивительного мира, настолько
светлого и чистого, словно это было не на Земле, а на неведомой планете.
В блистающей синеве неба показалось кудрявое облачко,
игривое и легкомысленное, но и оно, застеснявшись, распалось сперва на мелкий
пух, затем растаяло вовсе. В немыслимой высоте купол был чистым, синим, ярким,
внизу океан катил светло-зеленые волны, теплые и прозрачные настолько, что
можно было видеть руины древних затонувших городов.
Мир был залит солнцем, а его лучи пронизывали толщу
удивительно чистых прозрачных вод с пугающей откровенностью: на десятки метров
вглубь видно не только каждую рыбешку, но даже мельчайших разноцветных рачков,
сказочно красивых моллюсков, похожих на бабочек.
С севера в этот блистающий мир вдвигалось пугающе чужое. В
легком сверкающем мире появилось нечто чудовищно тяжелое. Там показалась,
вспарывая чистые лазурные воды, как исполинским плугом, эскадра военных
кораблей.
В середине двигался чудовищный авианосец, широкий и
непотопляемый, целая геологическая плита из толстого металла немыслимой
толщины. Ближе к корме, по правому борту, высились два небоскреба, на крышах
вертелись параболические антенны. Над этим плывущим континентом как мошкара
вились вертолеты, проносились остроклювые истребители, похожие на пришельцев из
враждебного космоса.
Крейсера, эсминцы, линкоры – шли в хвосте, часть выдвинулась
вперед, множество шли по сторонам, так что плывущая громада авианосца
находилась посередине. Все эти корабли выглядели мелкими лодчонками, и только
когда приблизились, становилось страшно смотреть снизу на эти исполинские стены
металла, что поднимаются ввысь и поднимаются, снова поднимаются, все еще поднимаются...
