– Аллах позволяет правоверным в чужих землях молиться,
не зная, в какой стороне Мекка, и разрешает жить жизнью местного люда!
Иуда с облегчением перевел дух, торопливо плеснул себе
первым, древний обычай, да увидит гость, что не отравлено, а заодно и крошки от
пробки достанутся хозяину. Затем налил Юсуфу и гостям, своим офицерам, а
последней – Саре, его женщина должна уметь поступаться внешними признаками
предпочтения, ибо она единственная знает всю правду о нем и его настоящих
предпочтениях.
Шампанское поднялось оранжевыми солнечными шапками, пена
неспешно свесилась через края, словно не решаясь оторваться.
Иуда выпрямился, солдатская кружка в правой руке, шампанское
плещется на самом донышке:
– Я нарушу обычай, но я хочу предложить тост за мужскую
честь и благородство! Я знаю людей, которые не поняли бы... и не поверили. Но
мы все здесь...
Он чувствовал, что говорит путано, проклятая жизнь в России
не развивала умение говорить длинно и красиво, как умеют кавказцы и арабы, даже
его командиры смотрят непонимающе, только проклятый араб, похоже, понял.
Юсуф прервал на полуслове, сделав вид, будто не сообразил,
что израильтянин еще не закончил:
– Когда вершится акт благородства, – он поднялся с
такой же солдатской кружкой, как и Иуда, взглянул поверх пенистой шапки на
Сару, потом на ее жениха, – то во всем мире должны умолкать пушки. Аллах
не прощает, когда стреляют в спины... Когда влюбленные Фархад и Ширин бежали
через пустыню, их не тронули ни змея, ни песчаный лев, а когда скорпионы
заползли на спящих, они не тронули жалом влюбленных, и поползли дальше...
Деревья давали тень, горный орел поймал для них и бросил зайца, а олива
склонила ствол, когда нужно было перебежать глубокий ручей. Так неужели мы хуже
бессловесных тварей?..
Похоже, он вовремя почуял, что израильтянин вот-вот
предложит тост за него, арабского противника, и, не желая дать врагу выказать
такое благородство, поспешил отмести его как неуместное. Как можно благодарить
за вещи, сами собой разумеющиеся?
Второй араб, имени его Иуда не запомнил, проговорил коротко:
– Когда говорит любовь, то ее слушает Небо. Кто мы,
чтобы с ним спорить?
А третий сказал еще короче:
– Будьмо!
Залпом выпил, не дожидаясь других, крякнул и понюхал рукав,
и никто из израильтян не мог вспомнить, в каком арабском племени есть этот
дикий обычай, только в руках Хаима телекамера дрогнула, и он оглянулся с таким
видом, словно его окружила дюжина арабов с длинными чубами на бритых головах.
Юсуф провозгласил:
– За любовь!.. За счастье Сары и ее избранника!
Иуда сдержанно поклонился. Краешками глаз видел как все
припали к кружкам, даже Сара задержала дыхание и отчаянно выпила до дна, ее
Иуда говорит, что пить надо только так, по крайней мере, – за любовь, такой
обычай в той стране, где он родился.
Все сели, только Юсуф остался стоять, красивый и гордый, с
прямой спиной и горящими глазами. Судя по всему, смекнул, что израильтянин в
невыгодном положении: долг хозяина обязывает ко многому, да и к тому же явился
из страны, где не умеют ни держаться за столом, ни поднимать тосты, ни вести
себя с достоинством – как за рулем автомобиля, так и за столом.
Его рука пошла вниз с пустой кружкой, лейтенант Исаак поймал
его взгляд и, то ли повинуясь старшему по званию, то ли тоже потому, что арабы
гости, поспешно раскупорил вторую бутылку. Легонько стрельнул пробкой, пена
побежала по пальцам, плеснул себе, а Юсуфу наливал медленно по стенке кружки,
краем глаза наблюдая за вожаком террористов.
Юсуф царственно кивнул, струя солнечного напитка тут же
пресеклась, но оранжевая пена продолжала подниматься, пока не сравнялась с
краями. Все взгляды скрестились на Юсуфе. Он выпрямился, красивый и белозубый.
– Я предлагаю и второй тост за любовь! – сказал он
твердо. – Это высшее, что есть на свете... и что мы мало ценим. Я говорю
так, потому что, в отличие от вас... не обижайтесь!.. видел страшную Империю
Зла, где любовь искоренена!.. Кто может вообразить целую страну, целый народ,
где любви не просто нет... но даже быть не может?.. Я видел тот страшный мир! Я
бывал в нем.
На него смотрели кто с удивлением, кто с недоумением, только
в темных глазах напряженного командира израильтян он видел странное понимание.
– Говори, доблестный Юсуф, – сказал он, – я
ее тоже видел!
– В этих краях, – сказал Юсуф вдохновенно, –
любовь есть. Кто усомнится, пусть взглянет в чистые глаза этой девушки!.. Но
любовь осталась только на этой стороне планеты! На той стороне... на той
стороне – звериная целесообразность. Любовь же нецелесообразна, экономически
невыгодна, и потому там давно уничтожена. Вместо любви там секс, общедоступный
и безопасный. Секс, да простят мне за столом, как с людьми, так и с
животными... Любви на Темной Стороне нет, ибо требует слишком многого, а
человек там стал мелок!
Иуда ощутил, что на него с ожиданием посматривают как свои,
так и арабы. Наклонил голову, бросил коротко:
– Согласен.
Юсуф снова поднял кружку, где пена уже осела, оставив на
стенках блестящие полоски:
– Мы бьемся насмерть, потому что тверды в своих
заветах, непреклонны! Однако где-то на окраине мира есть народ сбежавших рабов,
что ныне разбогател, живет сыто и безопасно. Они не знают, что есть честь,
гордость, мораль, идеи... шариата или Соломона – неважно. Они с ужасом видят
нас на экранах телевизоров, и у них от натуги трещит то, что осталось от
мозгов: за что? За что воюют эти люди? Почему не просто живут, как мы, не
творят все, что хочет творить распаренная плоть?..
Иуда морщился, араб нападает на их союзников, американцев,
но долг хозяина терпеливо слушать, он старался держать лицо нейтральным, даже
благожелательным.
– Они с нами не воюют, – продолжал Юсуф, в его
голосе впервые просочилась нотка горечи. – Они даже продают вам... и нам,
через других лиц, оружие, медикаменты, компьютеры. Но, наш Аллах и ваш Яхве
видят, что та половина мира покрыта тьмой!.. Там нет ни чести, ни достоинства,
а значит, нет и человека... только воля шайтана. Да, там земли во власти
шайтана,.. Или во власти Сатаны, согласен!.. Мы бьемся, кто из нас выше
поставит доблесть, честь, имя... А на той стороне, на Темной Стороне не знают,
что в человеке что-то есть еще кроме желудка и...
Он коротко взглянул в сторону невесты, запнулся, проглотил
какое-то слово, поклонился ей с достоинством наследного принца:
– Их женщины свободны... Они этим гордятся, что у них
нет ни чести, ни достоинства, ни верности.
Иуда быстро взглянул на Сару, сказал:
– Доблестный Юсуф, сын Бен-оглы, я полностью с тобой
согласен. Я тоже дикарь, ибо, если клянусь моей невесте в верности... то
клянусь! И если отвергнет, я останусь все равно верен на всю жизнь! И род мой
на мне прервется, ибо я не оставлю другого потомства!
