– За развращение народа, – рявкнул он люто. –
За подстрекательство к грабежам!.. Черт, да видно же на чем они зарабатывают! И
не как зажигалку продают, это так, для отвода глаз, а для сопляков, чтобы
чувствовали себя крутыми! Чтобы народ пугали да торгующих старушек грабили!
Он злился, глаза сверкали, в раздражении заходил
взад-вперед. Васильев взял пистолет, в задумчивости пощелкал, огонек то
появлялся, то исчезал, тоже безуспешно попробовал отыскать скрытый
предохранитель, но весь пистолет выглядел отлитым из цельного куска металла.
– Еще им можно по рылу, – определил он
знающе. – Смотри, на рукояти какой выступ? У меня в детстве такой кастет
был.
Глаза Багнюка с отвращением скользнули по игрушке, что
выглядела все опаснее:
– Верно. Но не придерешься при наших гребаных законах!
Я помню, когда вошли в моду нунчаки, мы с ними гордо расхаживали по Киеву,
заткнув за пояс! Менты видели, но сделать ничего не могли. Перочинный нож в
кармане – уже статья, в нунчака – всего лишь инструмент для развития гибкости
кисти. Лет десять прошло, сколько голов мы разбили этими нунчаками, пока наше
законодательство начало шевелиться...
– Да, по-моему, так эти статьи и не приняли.
Багнюк отмахнулся:
– Не знаю. Я к тому времени уже вышел из возраста
нунчак. Да, мерзкая штука.
– Оставьте себе, – предложил я снова в жалкой
попытке как-то подольститься. – А то таскать тяжело, и отказаться неловко:
все-таки подарок. Не взять, вроде бы отечественную промышленность не уважаю.
Он буркнул:
– Нет уж, оставьте себе. Надо быть патриотом. Да и мой
шеф скажет, что я отнял. Вы ж не подтвердите, что подарили?
Я признался:
– Не подтвердю. Иначе я себя поставлю в очень неловкое
положение.
– Ну вот...
Стелла присела за комп, длинные красивые пальцы запорхали по
клавишам. Экран ламповый, даже под таким углом я видел четко как проявилась
заставка с двухглавым орлом, курсор пополз по скринам, а когда там появились
песочные часики, американец покровительственно улыбнулся, явно сравнивая
скорость их модемов с нашими, плюс наши ленинские линии...
Багнюк переговорил с кем-то по мобильному, кивнул, будто его
могли увидеть, и еще не спрятав телефон, повернулся ко мне:
– Говорите быстро. Собирался ли Кречет что-то подписать
еще, кроме согласования цен на нефть?
Я ответил с достоинством испуганного человека:
– Я не президент. Я знаю о некоторых решениях, к
разработке которых сам в некоторой мере причастен, некоторые, так сказать, с
моей подачи...
Он перекосился в гневе, рыкнул, я тут же съежился от гнева
этого большого человека в военной форме и с блестящими погонами.
– У нас нет времени! Быстро! Говорите!..
У меня крупно тряслись руки, прыгали губы, я пролепетал в
панике, все еще пытаясь удержать остатки достоинства:
– Вы не смеете...
– Смеем, – заверил он. – Смеем!
Он явно с трудом удержался от жажды ударить кулаком о стол,
вгоняя в еще больший страх кабинетного червяка, но я мог вовсе плюхнуться в
обморок, или оцепенеть, ничего не соображая, не воспринимая, подобно жукам, что
цепенеют при виде опасности.
Голдсмит сказал с отвращением, но голос старался держать
сочувствующим:
– Может быть, вам водички?
– Д-да... – пролепетал я. – Да. Или
сигаретку...
Багнюк кивнул десантнику на дверь, тот мигом вскочил и
выскочил, а сам вытащил пачку «Мальборо», бросил одну в рот, нехотя протянул Голдсмиту,
тот выудил, и, только тогда с некоторым колебанием, протянул мне:
– Я послал за водой. Но если хотите сигарету...
– Не мешало бы, – ответил я с нотками
благодарности в голосе. – Это как чашечка горячего кофе...
Они видели, что я, уже смирившись с положением, начинаю
понемногу заискивать, поддерживая разговор, стараясь не уронить чересчур сильно
свое достоинство ученого с мировым именем и советника президента.
Когда он протянул мне пачку, я выудил сигарету дрожащей рукой,
вздохнул с облегчением, как наркоман, который в начале ломки вкатил себе
двойную дозу, протянул руку к пистолету. Их глаза сразу стали профессионально
настороженными. Голдсмит даже положил ладонь на торчащую рукоять своего
стреляющего железа, острые зрачки не отрывались от моего лица.
Я неумело взял пистолет, четыре пары глаз цепко следили за
моими профессорскими пальцами. Я понимал, что если я сделаю хоть одно
подозрительное движение, которое можно расценить как будто я снимаю с тайного
предохранителя или переключаю с безобидной зажигалки на смертоносные пули, то,
как бы они ни расслабились, как бы ни поверили в мою трусость и беспомощность
ученого мирового класса, меня настигнет пуля раньше, чем сдвину ствол в нужную
сторону.
Глаза княжны расширились, рот округлился. Она в ужасе
смотрела в мое лицо, щеки побледнели, ее аристократическая красота стала
утонченнее, а голубые жилки на висках напоминали, что там течет голубая кровь.
Мою руку тряхнуло, уши заложило от грохота, я тут же перевел
пистолет на Багнюка, дважды нажал курок. Кисть болезненно выворачивало при
каждом выстреле. В плече заныло, а когда голова Багнюка тоже окрасилась
красным, я, двигаясь как можно быстрее, перевел пистолет на десантника, но тот
уже в длинном прыжке оказался за столом. Я успел увидеть исчезающие ноги, повел
стволом в то место, где должны быть голова и верхняя часть туловища, трижды
нажал курок.
После грохота выстрелов наступила оглушающая тишина. Стелла
сидела, замерев, ее огромные глаза не оставляли моего лица. Не думаю, что оно
было страшным, все-таки я ученый мирового класса, но явно не осталось таким,
как минуту тому.
Голдсмит лежал на полу, под его головой растекалась красная
лужа, а Багнюк остался в кресле. Во лбу чернела дыра, которую закупоривало
темным угольком, похожим на шлак от антрацита.
Я держал пистолет перед собой, есть еще четыре патрона. То,
что десантник захрипел, и даже то, что я наверняка всадил в него через обивку
тонкого стола все три пули, еще не значит, что он мертв. Это в кино гад падает
мертвым, едва выстрелят в его сторону, но на самом деле даже с простреленным
сердцем человек может выжить и, хуже того, может не только драться, но и
удавить голыми руками, если вот такой бык, а противник... не бык, скажем так.
Сперва показались ноги в тяжелых ботинках, я удержался от
соблазна выстрелить в коленную чашечку: если прикидывается, то дернется, сделал
еще шажок, и быстро сунул пистолет в карман, ибо его голова была разбита пулей
совсем не так аккуратно, как у Голдсмита. Впрочем, пистолет-пулемет достать уже
успел, палец застыл на курке!
Все это длилось считанные секунды. Хоть и звуконепроницаемый
подвал, но вот-вот вернется четвертый, что ходил за стаканом воды. Я скользнул
взглядом по красной луже в кресле под Багнюком, быстро подхватил его автомат.
Тяжелый какой! Бегом вернулся к Голдсмиту и десантнику, подобрал их
автоматические пистолеты, если эти чудовища можно назвать пистолетами,
подмигнул княжне и бросился к двери.
