Княжна с ужасом смотрела на широкую полосу, что появилась в
стене. Пятнадцать тысяч пуль не только прорубили стену насквозь, но и начисто
срубили несущий столб. Крыша начала потрескивать, прогибаться, посыпался мусор.
Я ожидал нечто подобное, но по коже пробежали мурашки от мощи «электронного
вихря».
– Уходим, – велел я.
Я отшвырнул широкий ствол, теперь бесполезен, пока что эти
пулеметы годятся только на один такой выстрел, подбежал к пролому и ударил
ногой в стену. Затрещало, ударил еще дважды. Крупный кусок вывалился, я
вломился плечом, продравшись в соседнюю комнату. Здесь явно подсобное
помещение, на металлических стенах масса проводов, труб разной толщины,
встроенные металлические шкафы с толстыми дверцами. Страшно зияет выбитое окно
в соседнюю комнату, такую же нечеловечески железную, осколки стекла торчат из
рамы как длинные острые ножи. Сейчас здесь везде были красные пятна, на полу
красные лужи, а недвижимые тела я старался не замечать.
Глазные яблоки сами повернулись в их сторону. Я задержал
дыхание и поспешил зацепиться взглядом за далекую дверь, что приближалась
неровными толчками все медленнее, качалась из стороны в сторону, расплывалась,
скрипела, пока я не понял, что это скрипит в моей груди, а взор очистился,
когда смахнул с лица мутные капли пота.
Княжна вскрикнула, я увидел боковым зрением, как возле окна
с выбитыми стеклами поднимается огромный человек с залитым кровью лицом. Я
узнал Иванова, его рука как выстрелила в мою сторону, я инстинктивно
отшатнулся, но цепкие пальцы ухватили меня за ворот, сжали. Он был еще в
состоянии грогги, но с каждым мгновением приходил в себя.
Я знал, что никогда не справлюсь с таким сверхтренированным
бугаем, так и не смогу засудить по закону, потому, повинуясь тому закону, что
внутри нас, схватил его за волосы и с силой ударил лицом сверху вниз о оконную
раму. Стекло исчезло, а Иванов некоторое время стоял, пригвожденный к раме,
потом колени подогнулись, я услыхал хруст, даже толстое и бронебойное не
выдержит такой туши.
Он повалился навзничь, лицо пересекала страшная рана,
холодно блестела кромка стекла. На раме осталась узкая полоска. Эксперты
определят, если захотят возиться, что могучий командир десанта умер,
споткнувшись и упав лицом на торчащий в раме обломок стекла.
Я перешагнул через упавшее тело, тяжелый автомат в обеих
руках, сзади догнал крик княжны:
– Дурак... Москва уже захвачена!
– Но я еще нет, – ответил я.
Ее быстрые шаги простучали за спиной, я даже ощутил волну
слабых духов:
– И что ты будешь делать? Кремль в руках восставшей
России! Там сотни людей, там бронетранспортеры, там все...
Мое тело двигалось быстро, мышцы гудели от переполнявшей их
силы. Потом я должен бы упасть как жаба на песок, приходить в себя долго и
болезненно, чувствуя, как ноют мышцы и суставы, но сейчас во мне жило нечто
лучшее, чем я сам, оно вело. В мозгу за доли секунды пронеслись не то картинки,
не то мысли, что бессмертия нет, и умрем все. Только одни умрут красиво, на
бегу, под восхищенные крики, а другой проживет чуть дольше... но кончит как
маразматик, не помня своего имени, в дикой вони, потому что будет гадить под
себя, весь в муках от болячек и уколов... Если бы человек жил миллионы лет, ну
хотя бы пару тысяч, то и я, возможно, был бы трусом. Жаль оборвать жизнь в
самом начале, когда тебе нет еще и ста!.. А так... Главное, выхожу из этого
подземелья навстречу солнечному свету красиво и беспечно, навстречу граду пуль,
навстречу бронетранспортерам и закованным в пуленепробиваемые доспехи чудовищам
на двух ногах, и отныне меня никто не захватит в плен ни для своего, ни для
моего блага...
В длинном коридоре следующая дверь висела на одной петле. Я
ударил ногой, дверь рухнула, мой палец едва не втиснул курок до отказа, но в
длинном коридоре только металлический блеск на стенах, да на полу пара жирных
масляных пятен.
Торопясь, я добежал до кабины лифта. За спиной все еще
стучали каблучки. Княжна следовала за простолюдином, как коза за рогатым
оленем, вот она – нормальный человек, ее ведут биологические законы, а что
толкает под пули меня?
Кабинка опустилась, я вытянул шею, заглядывая через толстую
проволоку, не спрятался ли кто за толстым металлическим листом. Палец мой
вспотел и подрагивал на спусковом крючке. Другой рукой повернул ручку двери,
все еще готов стрелять, открыл дверь, быстро ступил вовнутрь кабины, Стелла
втиснулась следом молча. Глаза ее были вопросительные, бровки сдвинулись, на
красивом аристократическом лице было несвойственное аристократам выражение
задумчивости.
Ее голос был озадаченным:
– А что ты все как попугай твердил о токарях, слесарях?
– Везде вывески, – буркнул я, изучая панель с
кнопками и тумблерами. – «Требуются слесари, токари, строители метро...»,
а у нас безработица!..
– Ну и что?
– Среди токарей смертность ниже.
Колеблясь, я нажал кнопку со значком "1", только
бы это не значило самое дно. Тело сразу отяжелело, я ощутил, как отвисает
нижняя челюсть, а под нею наливается тяжестью и растет огромный зоб, как у
большой старой жабы. Стелла промолчала. По моей странной логике футурологи
должны быть бессмертными вовсе, но когда лифт поднимется, меня там ждет вовсе
не бессмертие...
В кабине потемнело. Я перевел дыхание, сказал, бодрясь:
– Похоже, тебе еще придется потаскаться за мною,
лапочка. Как видишь, убить меня не так-то просто.
Из темноты послышался ее быстрый ответ:
– Тебе просто везло!
Я хмыкнул:
– Как сказать, как сказать...
– А что, нет? Не может один... такой вот, выйти
победителем в схватке против тренированных омоновцев!
– Но я же вышел?
Она не сдавалась:
– Я же говорю, повезло!
Я хмыкнул, но промолчал, ибо даже ученому с мировым именем
не хочется говорить молодой и красивой женщине о своем возрасте, который как
раз и дал нужное преимущество. Эти двадцатилетние натренированные парни не
могут знать, как думает и что чувствует пятидесятилетний, им это еще
предстоит... если доживут, конечно. А я был и десятилетним, как они когда-то
были, и двадцатилетним, как они сейчас, и тридцати-, и сорока-, и вот сейчас я
просто чувствую или знаю, как мыслят эти пока еще простейшие мозги, куда
пойдут, что сделают, за какой угол повернут и в какую сторону натренированно и
мгновенно посмотрят, картинно выставив перед собой пистолет в обеих ладонях.
Они действуют по лучшим в мире инструкциям, но я как раз из
того теста, которое пишет эти инструкции, ломает общепринятые системы, строит
новые, ниспровергает, снова строит. Я вижу наперед их простенькие мысли, а им
мои – пока слабо.
По ее лицу неожиданно проскочили сверху вниз полосы света.
На миг я увидел ее лицо таким, какое оно есть: милое и перепуганное, в глазах
страх и странная жадность успеть все увидеть и ощутить в этом предательском
мире.
