– Повезло, – согласился я с неловкостью, словно
подглядел за нею... нет, не раздевающейся, сейчас это продемонстрируют без тени
смущения, а копающейся в носу или в заднице, – так повезло. Значит,
счастливый я. Это еще лучше.
– Почему?
– Значит, бог меня любит. А любят правых, верно?
Она огрызнулась:
– Скажи еще, крайне правых.
– В этом случай я крайне левый, – сообщил
я. – Левее меня только Ева, которую создали из левого ребра, и само Зло,
которое вылезло из левого уха Творца.
Тело уже охватывала смертельная усталость. Все-таки я хладнокровно
перебил... ну, пусть не хладнокровно, но во мне осталось нечто и от того
человечка старого мира, когда убивать еще нехорошо, когда можно только в тюрьме
по закону о тяжких преступлениях, с отстрочками и апелляциями, да и то вроде бы
казнь отменили...
И еще поднималось смутное ощущение, что где-то просмотрел
еще одну ошибку. Чего-то еще не учел. Понятно, сверхтренированные омоновцы не
ожидали, что немолодой ученый, академик, вдруг да решится на отпор, к тому же
этот пистолет нового поколения помог... но все же, все же не должен я со всей
своей проницательностью и заглядыванием в будущее пройти таким победным маршем
из самых глубин кремлевских подземелий к самому выходу!
Но я все тот же. Значит, что-то неладное у противника.
– Скажи честно, – спросил я, – чего ты за
мной увязалась?
– Хочу не пропустить, как тебя убьют, – сказала
она очень искренним голосом.
Сверху начал шириться свет. Я пригнул ее к полу, сам
пригнулся, прячась за железной стенкой лифта. В кабине стало ярко, как на
сцене, пол попытался подбросить к потолку. Я сжался, не привык к таким резким
переходам от перегрузки к невесомости.
Из комнаты донесся усталый голос:
– Что там такое?
И второй голос, помоложе:
– В лифте никого, товарищ капитан.
– А, черт!..
– Погнать обратно?
– Черт... Пусть стоит. Нужно будет, сами заберут.
Затем я услышал приближающиеся шаги.
Глава 45
Стелла упиралась мягким теплым боком, не дышала. Я тоже
задержал дыхание, резко поднялся, одновременно нажимая на курок. Автомат
затрясся, пытаясь вывернуться из рук. По ушам ударил грохот. Широкий парень в
комбинезоне защитного цвета задергался, на груди появились рваные дыры, оттуда
с готовностью выплеснулись красные струйки.
Я поспешно сместил дергающийся ствол чуть в сторону. В
глубине комнаты вскочил человек, омоновец наконец рухнул навзничь. Автомат в
моих дернулся в последний раз, человек отшатнулся к стене.
В тишине слышно было только мое хриплые дыхание. Дрожащими
пальцами я поменял рожок, открыл дверь. Стелла выскользнула следом. Под стеной
лежал, пытаясь приподняться на локоть, офицер, которого называли Петровым. Лицо
его были перекошено болью, из груди и живота тоненькими струйками текла кровь.
Я подбежал, держа его лицо на прицеле, готовый в каждый миг
нажать на курок. Расширенные глаза отыскали мое лицо. Он прошептал:
– Я ранен...
– А ты ждал ордена? – спросил я люто.
Он поднес к лицу ладонь, обагренную кровью. Глаза еще больше
расширились в смертельном ужасе:
– Я ранен!.. Врача!.. Немедленно врача!
– Сейчас, разбежался, – ответил я еще злее. –
Тебе что, нечего больше сказать, чтобы я... так и быть, проявил некоторое
милосердие?
Глаза его наполнились смертельным ужасом. На губах уже
пузырилась кровавая пена, он все еще не понимал, что уже убит, никто не верит в
свою смерть, особенно те, кого учили убивать других.
– Вы обязаны... – прошептали его уже холодеющие
губы. – Ваш долг... цивилизованного... человека...
– Да на этот ваш долг, – сказал я, –
положил...
Я сказал, что я положил, нимало не стесняясь княжны, и где
видел этот долг и в какой обуви. Его глаза полны уже не только ужасом, но и
отчаянием.
– Я скажу важное, – прошептал он, – но вы
должны вызвать врачей... Всех... самых лучших... Вторая группа захвата
направлена по домам ко всем членам правительства... На тот случай, если кто из
вас... заартачится... в наших руках... ваши семьи...
Я отпрянул, по телу пробежала холодная волна, я снова
ощутил, как напрягаются мышцы, а усталое сердце откуда-то черпает силы. Или за
счет чего-то.
– Когда? – спросил я резко.
– Одновременно...
Он хрипел, скрюченные пальцы хватали воздух. Я бросился в
двери. Княжна вскрикнула:
– А милосердие?
Я обернулся:
– Ах да...
Автомат коротко встряхнуло, грохот еще метался по комнате,
отпрыгивая от стен, сшибаясь с эхом, а я уже повернулся и побежал к выходу, это
уже совсем рядом, близко, осталось только подняться по коридору, а там двери к
солнцу и ветру... Краем сознания я знал, что встречу, скорее всего, град пуль в
упор, вряд ли успею даже нажать курок, но это знал футуролог, академик и все
такое, а бежал по коридору мужчина... может быть даже не мужчина, а первобытный
зверь, который обязан защищать семью, детенышей, стаю, племя, народ...
Княжна догнала, бежала молча, только когда впереди замаячила
широкая дверь, я услышал сзади горький упрек:
– Это и есть твое милосердие?
Я ответил, что сейчас выстрел в голову и есть удар
мизерикордией, но потом понял, что ответил лишь в мыслях, ибо отвечать на любой
вопрос – рефлекс воспитанного человека, а на самом деле я добежал и ударился в
дверь, в последний миг со смертным страхом поняв, что все бесполезно, эта ж
дверь открывается по особому коду, сам видел...
Тяжелая, как сейф, дверь чуть сдвинулась. Не веря себе, я
налег плечом, уперся ногами. Дверь медленно начала открываться. В щель ворвался
солнечный луч, прорезал полумрак, в нем, как в луче прожектора, заплясала пыль.
А из внешнего мира донесся частый сухой треск, словно гигантские руки
одновременно раздирали сто тысяч просушенных простыней.
За спиной послышался потрясенный голос:
– Ничего не понимаю...
Я тоже не понимал, почему меня не встретили автоматной
очередью, почему не перехватили раньше, почему в предбаннике только омоновец и
этот, который Петров. Но плечо мое уже дожало дверь, я всего на миг высунул
голову, разом охватывая всю площадь, все те же желтые листья, несомые ветром,
словно я не пробыл целую вечность в кремлевских подземельях, не убивал, не
бегал по коридорам с убивающим железом в руках.
Из-за дальней церквушки высовывался нос или корма зеленого
как ящерица бронетранспортера. Там громыхало, тяжелый корпус содрогался,
покачивался, но выстрелы пушки тонули в чудовищном треске, который я не сразу
определил как обыкновенные выстрелы... если бы мог поверить, что тысячи людей
одновременно стреляют из охотничьих ружей и пистолетов.
