Я слушала Ларису и все больше убеждалась в том, что она никак не могла навредить покойному Игнатьеву. И если кто-то хотел перейти дорогу Инессе, то Лариса не имела к нему никакого отношения. Во всяком случае, в то, что она рассказывала, очень верилось.
— Вадик первые пять лет жизни рос без отца, — продолжала Лариса. — Конечно, я старалась проявлять твердость. Даже жесткой была, но он прекрасно понимал, что он — свет очей, не меньше. И крутил нами, как хотел, с самого раннего детства. А теперь представьте, что в его жизни появился человек, который не падает в обморок от его слез, не разрешает поздно ложиться спать, а где-то еще и воспитывать старается. Боря, кстати, быстро просек, что сын избалован, и взялся это исправлять. Подошел к делу очень основательно. Но я не вмешивалась. Знаете почему? Потому что видела: Борис все делает правильно. Так и надо. Я видела, что сын, взрослея, превращается в какого-то… как будто бы это не мой ребенок. Но — моя ошибка. Моя боль. И моя любовь, как ни крути. А Вадим не принимал Борины методы воспитания. И протестовал изо всех сил. Однажды ночью разорвал все бумаги, которые были у Бори на рабочем столе. Не знаю, как только Боря сдержался. Но он умел. Он… умел.
Она открыла сумку и извлекла из нее пачку сигарет. Оглянулась на барную стойку.
— Тут, наверное, нельзя курить, — пробормотала она.
— Я спрошу, — сказал Миша и направился к официантам.
Вернулся он с хорошими новостями. Оказалось, что в ресторане были две зоны: для тех, кто не переносит табачный дым, и для тех, кому он не мешает. Выяснилось, что мы находимся как раз в зоне для курящих.
Сообщив нам эту новость, Миша приволок пепельницу, которую стянул с соседнего столика.
Лариса прикурила и продолжила свой рассказ.
— Так и жили почти все время. Редко удавалось обойтись без ссор. На море вот пару раз были, там Вадим и Боря почти не ссорились. Но дома все возвращалось. Как волной всю эту счастливую картину смывало. Из отпуска попадали прямиком в ад. В общем, в один прекрасный момент я поняла, что нужно срочно что-то делать, иначе кто-то из них не выдержит. Я боялась, что первым сорвется сын. Но так и не придумала, как можно выйти из положения. Остаться с Борисом без Вадима? Как? Выгнать сына? Отселить его? На это не было средств, да и одного я его оставлять не хотела. Борис на эту тему говорить не желал, хоть и мог бы, наверное… Я должна была как-то решить эту проблему. А жили-то мы в Бориной квартире. Ситуация накалялась, и надо было что-то срочно предпринимать. И я выбрала сына. Но мне некуда было идти. Квартиру моей мамы мы продали, помните?
— А не было мысли воспользоваться «золотым» неприкосновенным запасом, который остался после продажи квартиры? — поинтересовался Миша.
— Я и воспользовалась. Правда, только частью. Что-то я оставила Боре, хоть он и настаивал на том, чтобы я забрала все.
Эта трудная ситуация, в которую мы все попали, разрулилась самым неожиданным образом. Моя давняя подруга уже несколько лет жила за границей. Еще в России вышла замуж за молодого румынского врача, с которым познакомилась совершенно случайно. Поженились они здесь, а жить уехали к нему. Но там что-то не сложилось, последовал развод, и подруга занялась бизнесом. Румыния ведь страна с очень богатой историей.
— Граф Дракула, — вспомнил Миша.
— А кроме Дракулы кого-то назвать сможете? — прищурилась Лариса. — Ну, чисто навскидку?
— Николай Чаушеску, — выдал Миша.
— И все?
— И все, пожалуй.
— Неплохо, — заметила Лариса. — Два имени, одно из которых вы даже произнесли неправильно… это, знаете… это круто.
— Но я и не готовился, — не растерялся Миша. — Румыния — это бывший соцлагерь, я был мелким в это время, сами понимаете. Не моя эпоха.
— Никаких претензий, — успокоила его Лариса. — Я вас понимаю. Мало людей сможет хоть что-то рассказать о Румынии. Так вот, я даю им возможность прогуляться в прошлое этой страны. А кое-что можно потрогать или даже попробовать на вкус.
Она взяла в руку свой бокал. Вина там почти не осталось.
— А вы подумали, что я просто захотела выпить? — спросила она. — Вино этой марки поставляет в Россию фирма, которую основала я. В любом городе, в любом ресторане… везде, где я вижу более-менее приличный бар, я делаю заказ. Я пробую вино, которое появилось тут благодаря мне. Это позволяет оценить его качество. В некоторых заведениях, к примеру, взяли привычку разбавлять это чудесное вино, а цену, наоборот, взвинчивать. Ну, зачем это надо? Это же удар по моей репутации.
— И в производстве разбираетесь? — удивился Миша.
— Нет. Даже не берусь. Производством вина занимаются настоящие эксперты в этом деле. Я же распространяю его за пределами румынских виноделен, — ответила Лариса. — Не хотите попробовать? Я угощаю.
Я наотрез отказалась, а вот Миша и Инесса, наоборот, с энтузиазмом ринулись исследовать уравновешенность, концентрированность, богатство аромата и длительность послевкусия розового вина, которое им поднесли в бокалах услужливые официанты. Фрудберг изображал знатока особенно рьяно.
— Ничего не понял, — честно признался он, сделав пару глотков и греясь в солнечных лучах, которые, наплевав на оконное стекло, упирались в его спину. — Но ничего так. Признаться, я розовое вино никогда не пил.
Инесса же сразу определила, что вино имеет хвойный привкус.
— Все правильно, — обрадовалась Лариса. — А еще брусника. Чувствуете?
— Я подумала, что это клюква, — сказала Инесса. — Надо же…
За столом возникла пауза. Лариса задумчиво водила пальцем по ободку бокала.
— Значит, в Румынии вы стали заниматься экспортом? — напомнила я.
— Не сразу, — очнулась Лариса. — До всех этих «винных» дел мы с сыном жили у той самой подруги, которая основала свое туристическое бюро. И опять же, для наших соотечественников. Турбюро пользовалось популярностью. Я подучилась и тоже стала организовывать экскурсии. А вино… это уже потом все, когда я твердо встала на ноги.
Вадим… С ним было очень трудно. Когда мы переехали в Румынию, ему только что исполнилось восемнадцать. О дальнейшей учебе и речи быть не могло — он чувствовал себя, как он выражался, «тупым» среди местных. С языком дела шли неважно. Мне он помогать отказывался. Подрабатывал на стройках, там особо не поговоришь. Таскал кирпичи, красил стены. Но стройки заканчивались, и он снова оставался без работы.
Сын долгое время сидел на моей шее. Никогда не думала, что буду говорить такие вещи о собственном ребенке, но вот… что есть, то есть.
— Мне жаль, — тихо сказала Инесса. — Мне очень жаль.
— Спасибо, деточка.
Лариса через силу улыбнулась. Мне же хотелось прервать эту любовную сцену, потому что Лариса добралась до важного момента в своем рассказе.
— Но, в конце концов, он же стал чем-то заниматься? — спросила я.
