Пираты Карибского моря, ёшкин кот! Такое смешное выражение вдруг вспомнилось Максу. И их не очень смущало, что в городе уже без малого пятьдесят тысяч вооруженных повстанцев. Может, некоторые из рядовых бойцов были в доле… или сами занимались тем же? Про командиров Макс не хотел думать плохое, пока не было сколь-нибудь надежных доказательств. Скорее, часть командиров считает расхитителей социально близкими, меньшим злом, и они отвечают им тем же. Да, тут еще работать и работать чекистам и Совету по этике.
«Всю эту погань отстреляем позже, – выразил общее мнение Сильвио в закрытом канале. – Сейчас надо добить Камарилью».
Из-за паралича коммунальных служб переулки и продолжавшие работать «толкучки» – стихийные рынки – тонули в отбросах.
Были тут и человеческие отбросы. Иногда такие, что волосы вставали дыбом. И в мутной воде, взбаламученной революцией, они ловили свою рыбку. Каждый раз, сталкиваясь с последствиями их действий, Макс повторял, как мантру: «Они не виноваты. Виновата среда. Плохое образование. Трудное детство. Власть и капитал».
Но по дороге сюда, когда его отделение нарвалось на банду распоясавшихся грабителей и насильников, не оставалось ничего, кроме как на месте предать их революционному правосудию. Трупы разбойников и их жертв, среди которых была целая семья, пометили маркерами на карте и поехали дальше. Для двух девочек лет четырнадцати и одной лет шести, найденных живыми, вызвали по рации команду добровольцев из местного «Красного креста» – со Всемирным НарВласть сотрудничала неохотно, подозревая их в шпионаже. Захватывать подонков живыми Рихтер не стал бы, даже если бы ему приказали. Он давно знал, что с плохими людьми часто случаются «попытки к бегству», такая уж у них профессиональная болезнь.
Всюду по обочинам стояли брошенные машины. С разряженными батареями, раскуроченные, без топлива, с проколотыми шинами… или просто потерявшие своих владельцев. Эвакуаторы не успевали оттаскивать их на пустующие стоянки.
Многие из них, особенно дорогие или украшенные символикой лоялистов – пурпурной лентой с изображением короны, – были изрисованы глумливыми граффити, исцарапаны, разграблены, покрыты отверстиями от пуль. Несколько машин были украшены противоположной символикой – земным шариком СОЗ и девизом «Земля будет свободна!» – и тоже разбиты.
Многие из авто-эвакуаторов раньше были автоматическими, но нежные мозги машины едва ли могли понять, почему теперь по ним стреляют из-за угла из винтовки или кидают «коктейли Молотова», и почему половина улиц перегорожена баррикадами из бетонных блоков и хлама.
Впрочем, Макс видел, как оперативно сформированные дорожные бригады уже разбирали некоторые такие заграждения. А там, где образовывались заторы, интербигадовцы расчищали для себя дороги бульдозерами.
Рихтер чувствовал «дежа-вю». Он уже видел это. На VR-тренировках. В Академии показывали и Ольстер, и Бейрут, и затяжные африканские гражданские войны. Давали окунуться в них. Зачем? Неужели готовили к этому? Из всего пережитого Макс вынес, что никому нельзя доверять в мешанине bellum civile. Это хуже обычной войны между государствами, потому что правил нет. А здесь было именно как в Африке, потому что война была гражданской, но трансграничной. Как серия конголезских войн на Черном континенте, в которых народу погибло больше, чем во Второй Мировой.
Здесь, как и в Канкуне, любых партизан, которые ехали открыто, местные приветствовали все поголовно. Стояли на балконах, махали руками из окон и из распахнутых дверей. Только вот на улицы не выбегали и крыши не занимали. Научены были, видимо, горьким опытом. В городе постреливали.
«Viva! – неслось от дома к дому, от улицы к улице. – Viva México!».
Но колонна, прибывшая из Канкуна, замаскированная под транспорт какого-то важного груза, такого ажиотажа не вызвала, и это было хорошо.
Недалеко от супермаркета их встретила пестрая группа местных герильяс. Здесь это уже были не неосапатисты (которые плотно держали полуостров Юкатан, но на материке появлялись редко), а какая-то Мексиканская Народная Армия. Они тоже входили в «Авангард» и тоже были интернациональными, то есть включали в себя иностранных добровольцев.
Все они были смуглые от пребывания под солнцем, потому что сидели не в джунглях, а в горах, где солнце в ясные дни печет очень сильно. Рукава закатаны, руки, лица и шеи – загоревшие до черноты. Мужчины коротко, по-военному стрижены и с усами, но без бороды. Либо побрились перед входом в город, либо растительность на лице у них плохо росла из-за индейских генов. Хотя не все они были indigenas или метисами – у многих европейские, иберийские лица. Женщины среди них тоже имелись. И с короткими, под мужиков стрижками, и довольно яркие. Были и жгучие брюнетки, и осветленные блондинки (с кожей от бронзового до оливкового оттенков), с длинными, не по уставу, волосами, собранными заколками, резинками и еще хрен знает какими древними штуками… Разве что популярных в Европе волос кислотных оттенков тут не было – это запрещалось. Зато одежда была разнообразной: и мешковатая пятнистая форма, и джинсы с рубашками, и даже короткие шорты с топиками и футболками. Дисциплиной и соблюдением устава их командованию предстоит заняться, но все это потом. Камуфляж у них явно взят из магазина, где продавали товары для активного отдыха, а остальное – из собственных шкафов.
В оружии наблюдался такой же разнобой – тут и советские «Калаши» всех видов, и стволы другой стороны «Холодной войны» – M-16, и пистолеты-пулеметы типа HK MP5, и китайские копии всего, что возможно, и столетние, но еще крепкие охотничьи винтовки с прицелами.
Когда бойцы сошли с грузовиков, в одном месте их все-таки зажали и окружили. Свои. Закончив жать протянутые руки, обнимать и хлопать по плечам, отряд двинулся дальше.
Максим смотрел на пацанов на улицах, которые махали руками и бегали среди взрослых. В их возрасте такие события должны восприниматься как приключение. К войне они уже успели привыкнуть, но не успели от нее устать, и их жизнь она еще не сломала. Там, где боевые действия идут не один месяц, где действительно не хватает самого необходимого, приходят страх и отчаяние. Ну а там, где война – и вовсе постоянная часть жизни нескольких поколений и длится веками, как в том же Афганистане, – там никаких детей в обычном понимании нет.
И когда где-то далеко загрохотала канонада, ребятишки не бросались на землю, лишь чуть пригибались. Махали руками, свистели и кричали «Браво!». Не замарашки. Сытые, некоторые даже толстые, в куртках с капюшонами, большинство без татуировок на лицах. Нормальные, из приличных, как говорят, семей.
– Они уже знают, что это наша артиллерия работает. И сами бы помогали заряжать и целиться, если б им разрешили. Они ведь жили как в тюрьме, – сказала Софи, в голосе ее Максу послышались интонации радостной девочки-подростка. – Вроде и нет решеток, но вся жизнь определена. Деньги вместо решеток! Если родители – простые труженики, то ни перспектив получить нормальное образование, ни возможностей потом найти «чистую» работу. Конечно, они радуются. Теперь их ждет царство свободы вместо царства унылой необходимости. И смерть врагов – честная расплата за унижения. Дети – вообще самые честные… и смелые.
