Незапаренность Риверы, похоже, немножко дала течь. Он расстегнул пуговицу на пиджаке, очевидно – продемонстрировать, что он перешел в режим действия.
Мятник улыбнулся – ослепительный полумесяц в ночном небе.
– Вы только что расстегнули пиджак, чтобы проще пистолет доставать?
– Нет, конечно, просто у вас тут тепло. Пистолет я ношу на бедре. – И Ривера отвел полу пиджака, предъявляя “глок”.
– Но, несмотря на пенсию, вы все равно во всеоружии?
– Полупенсию. Да, я начал носить с собой прежнюю поддержку. Банши забрала у меня электрошокер. Она меня им дерябнула.
– Значит, она умеет возникать из ниоткуда и вырубать вас?
– Похоже на то.
– Ну что ж, тогда удачи вам, – произнес Свеж, ощущая в себе прибавление незапаренности.
– Я вам позвоню, – сказал Ривера. – Дам знать, как оно пойдет.
– Если сочтете нужным.
Ривера повернулся словно бы к выходу, но затем оборотился к хозяину вновь.
– А вы разве не заправляли джазовой пиццерией в доме Чарли Ашера на Северном пляже?
– Некоторое время. Не станцевалось.
– Вы же там были вместе с той жутковатой девочкой из лавки Ашера?
– Тоже не станцевались.
– Жаль, – произнес Ривера, и похоже было, что ему это искренне. – Может быть круто. Сам я в разводе.
– Нет такого вреда, какой не заполировать, – произнес Мятник. – Девка – это ж просто булки да борзота.
Ривера кивнул.
– Ну, в общем, удачи вам. – Он повернулся и вышел из лавки – вновь клевый, как ебена мать.
Мятник Свеж содрогнулся, после чего взялся за мобильник и принялся прокручивать список контактов. Остановился на номере Лили, но не успел нажать на вызов, чтобы привести в действие еще одну унизительную капитуляцию своей незапаренности, как телефон зажужжал и на экране высветилось: “Буддистский центр «Три драгоценности»”.
– Ба-лляяаттть, – произнес Мятный – медленно и тягостно, выговаривая ненормативное присловье с долгим, тихим сустейном ужаса.
Под стулом Мятника Свежа пробежала игуана в мушкетерском костюмчике и нырнула за полог из бус в кладовку дворецкого, где на перевернутой банке из-под ореховой смеси сидел Чарли Ашер.
– Славная шляпка, – сказал Чарли.
Мушкетер снял ее идеальными ручками (раньше они служили лапками еноту, догадался Чарли) и помпезно поклонился в ответ.
– На здоровье, – сказал Чарли.
Мушкетер проскочил через кладовку в кухню. Сквозь раскачивавшиеся бусы Чарли смотрел на Мятника Свежа – тот сидел верхом на стуле из обеденного гарнитура, колени задрались к локтям. Чарли он напоминал очень крупную древесную лягушку мятно-зеленого оттенка.
– Вы эту шляпу никогда раньше не видели? – спросил Мятник.
– Каждый день вижу, но если обращать на нее внимание, он себя от этого чувствует особенным.
– Какой вы милый.
Чарли соскользнул с банки и двинулся к занавесу.
Мятник Свеж замахал на него рукой.
– Вы с этим полегче, Ашер. Мне нужно с вами поговорить.
– А почему вы не можете разговаривать со мной, если я с вами по одну сторону занавески?
– Потому что тогда я начинаю вас разглядывать, а потом и сообразить не успею – уже забываю, о чем говорил, и думаю, не лучше ли прогнать вас палкой.
– Ай. – Чарли юркнул обратно в кладовку и снова уселся на банку. – Что надумали?
– Вы же мне позвонили.
– Но вы же явились.
Мятник Свеж поник головой, потер себе череп.
– Я думаю, может, то, что мы с вами сейчас разговариваем, – это совсем не так, как было раньше.
Чарли был счастлив это слышать.
– Так вы считаете, что раз Софи теперь – Люминатус, все закончилось и нам больше не стоит тревожиться, восстанет Преисподняя или нет?
– Нет. Я считаю, что срань эта уже может – подыматься. Когда вы изымали сосуды души, сколько у вас за год набиралось? В среднем?
– Не знаю, парочка в неделю. Иногда больше, иногда меньше.
– Ага, вот и у меня. Это значит, где-то сотня в год. А в самом городе ежегодно умирает где-то пятьдесят пять сотен человек. Это значит, что нас должно быть, считай, пятьдесят пять Торговцев Смертью.
– Примерно так и выходит, – сказал Чарли. – В Седоне я познакомился с Торговцем Смертью, который забирал сосуд моей матери, так он тоже говорил о двоих в неделю.
– Ну и вот, – сказал Мятник. – Значит, когда все они поднялись, когда пошло говно по трубам, мы в городе знали с дюжину Торговцев Смертью, а Морриган прикончили всех, кроме нас троих. Двоих, если вас считать мертвым.
– Каковым я себя не считаю, – ответил Чарли.
– Но вы же больше не собираете сосуды души. И у вас нет лавки, чтобы запускать их в оборот.
– Ладно, тогда меня не учитывайте.
– И ваш экземпляр “Большущей-пребольшущей книги Смерти” я отправил инспектору Ривере.
– Ну. Интересно, как у него дела.
– Прямо перед вашим звонком он был у меня в магазине. У него в книжном возникла банши и шарахнула его электрошокером.
– Значит, к пенсии не очень приспосабливается?
– Он не собрал ни одного сосуда души.
– Ни единого?
Мятный покачал головой.
– Это как минимум сотня несобранных душ – душ, не переданных новому владельцу. А кроме того, мы не знаем, что стало с теми, какие должны были собрать другие Торговцы Смертью.
– Я всегда предполагал, что когда Торговец Смертью умирает, на его место становится кто-то другой. Одри говорит, что мироздание просто само заботится о своей механике. Все стремится к равновесию.
– Одри – та, которая засунула вас вот в это маленькое чудовище?
Чарли подергал в воздухе когтями, словно бы отмахиваясь от замечания, – и осознал, что тем самым он, возможно, его только подчеркивает.
– Так вы утверждаете… что именно вы утверждаете?
– Ривера сказал, что у него в ежедневнике имена продолжали появляться, хотя сами души он не забирал. А что, если никто не собирал души, положенные убитым Торговцам Смертью? Что, если, разгромив Преисподников, мы сбили все равновесие? Что, если убитых Торговцев Смертью никто не заменил? Что, если тысяча душ не собрана с тех пор, как восстали Морриган? А то и больше. За это время многих в городе поубивали. Что, если кто-то из них был Торговцем Смертью, о ком мы не знали, и все души, которые приходятся на их долю, остаются несобранными?
– Я раньше слышал, как они снуют под улицами, окликают меня, если я даже с одной душой запаздывал, – сказал Чарли. – А когда они подгребли под себя все души из наших лавок…
