– Мать!.. – Толстяк отскочил, швырнув подушку в воздух, и схватился за грудь. Голова женщины на больничной кровати катнулась вбок. Она была мертва.
– Вы меня видите? – спросил Ривера.
– Ну да.
– Боюсь, у меня для вас тогда скверные новости.
– Хуже того, что вы меня застали за удушением собственной матери?
– Боюсь, что да.
– Вы кто такой?
Ривера засветил ему бляху.
– Инспектор Альфонс Ривера. Отдел убийств УПСФ.
Парняга опирался спиной на комод, стараясь отдышаться, и по-прежнему держался за грудь. Быстро посмотрел на мертвую женщину, затем перевел взгляд на Риверу.
– Как неловко вышло.
– Вы считаете? – спросил Ривера.
– Все не так, как вы думаете. Она сама попросила.
– Допустим, – произнес Ривера. На комоде за спиной у толстяка он заметил граненый пузырек с духами – тот тускло светился красным.
– Нет, она действительно просила об этом сама. Она болела. Она моя мать. – Он снова посмотрел на мертвую женщину. – Была моей матерью. У меня есть видеокассета, где она просит меня это сделать. Мы даже обсудили с ней арии из оперетт, какие я стану напевать, чтобы не было слышно, как она сопротивляется.
– Угу, – произнес Ривера. – Вы решили не петь, значит?
– Забыл. Как вам удалось так быстро сюда приехать? Вы, ребята, гораздо лучше работаете, чем легавые по телевизору. По телевизору обычно минут сорок надо, чтоб найти убийцу.
– Ну, там все понарошку, – ответил Ривера.
– Так что, мне нужен адвокат? Мы меня заметете?
– Все зависит, – сказал Ривера. Он еще раз глянул на имена, которые переписал себе в служебный блокнот из ежедневника. – Это Уонда Дефацио?
– Да. Да, это она, – ответил толстяк, вновь как-то – задышливо.
Ривера кивнул, вновь сверился с блокнотом.
– А вы, стало быть, – Доналд Дефацио?
– Донни, – подтвердил Донни.
Ривера опять кивнул. Ему было интересно, что происходит, если в ежедневнике у него возникают два имени с одной и той же фамилией. Он прикидывал, что это может быть автомобильная авария, что-то между му-жем и женой. Хотел даже позвонить Мятнику Свежу и спросить, но нет…
– Донни, подайте мне вон тот пузырек духов у вас за спиной на комоде.
Донни Дефацио подчинился и протянул хрустальную бутылочку Ривере, а тот сунул ее в карман пиджака.
– Вы здесь живете, Донни?
– Жил. Полгода назад переехал, чтоб о маме заботиться.
Ривера кивнул. Неопределенно, как и полагается полицейским.
– Значит, ваше имущество – оно тут же, в доме?
– Да, а что? Вы у меня все конфискуете, когда заметете меня? Заморозите мои счета?
Ривера покачал своему блокноту головой, захлопнул его, впихнул во внутренний карман.
– Не-а, вы свободны, Донни. Но я должен тут все – осмотреть. Где ваша комната?
– Дальше по коридору. – Донни отодвинулся наконец от комода. – Погодите, так мне что, адвокату не нужно звонить? Вы пленку не будете смотреть? Ей больно было. Она меня сама попросила.
– Я знаю. Вам от этого нехорошо?
– Ну конечно же. Мне от всего этого ужасно. Труднее мне в жизни ничего делать не доводилось. – Он снова начал задыхаться.
– Ну, тогда приношу свои соболезнования. – Ривера показал рукой: – Дальше по коридору в эту сторону?
Донни кивнул, затем опять схватился за сердце и – либо от напряжения, либо от облегчения – весь окаменел, дернулся и соскользнул по комоду на пол, где и уселся, раскинув ноги. Еще несколько секунд подергался – и завалился вперед.
– И вот пожалуйста, – произнес Ривера. Хорошенько огляделся – вдруг сосуд души Донни будет выделяться так же, как и у его матери, но здесь больше ничего не тлело. Спиной вперед он вышел из комнаты и направился по коридору.
Телефон у него зажужжал опять. А пока умирали оба Дефацио, поступило еще и текстовое сообщение. “Снимите бля трубку”, – гласило оно.
Ривера нажал на кнопку связи.
– Сами же говорили, нам не полагается связываться друг с другом, если не происходит ничего непредвиденного.
– Где ваш напарник? – спросил Мятник Свеж.
– Присматривает за моим магазином, пока я на изъятии. Я ничего от вас не дождался про эту девушку Лили, поэтому он подменяет, пока я кого-нибудь не подыщу.
– А вы где – не рядом?
– Нет. Я в Долине Нои, ищу сосуд. Отыскал еще одного Торговца Смертью, и там опять…
– Ага, до этого мы еще дойдем. Вам, наверно, присесть не помешает, инспектор.
Ник Кавуто читал рассказ Реймонда Чэндлера “Жгучий ветер”
[34] за прилавком, когда из-за стеллажей выступила банши.
– АЙИИИИИЕЕЕЕЕЕЕ!
Кавуто выронил книжку, соскальзывая с табурета в полуприсед, выхватывая нелепо громадный револьвер из наплечной кобуры и направляя его на банши. Все одним движением.
– Я тебя завалю, дранина, – произнес он.
– Явилась жизнь тебе спасти, дундук здоровенный, а ты платье мое порочишь?
Не отводя от нее револьвера, Кавуто пригляделся к ней.
– Жизнь мне спасти, значит?
– Тебе нужно убраться отсюда до темноты, парнишка. К тебе кой-какие гады направляются. Они покамест не в силах перемещаться по дневному свету, но скоро уж будут здесь.
– Во́роны женского полу за душой моей явятся? – Кавуто опустил револьвер. – Стой, где стоишь.
– Не могут они человека за душу его убить – даже не знаю почему, так уж у них заведено, не то вы все бы уж давно в полях гнили. А вот из развлеченья – могут. – Банши двинулась к нему, жестами показывая, что к прилавку и не думает приближаться, а вовсе даже идет к – двери. – Пойдем, милок, прокатимся в твоей прелестной – повозке. Я голову в окно высуну, когда визжать стану. – И она улыбнулась – черные губы и синеватые зубы – и похлопала сажистыми ресницами.
Кавуто глянул через плечо в окно. Уличные фонари уже горели, а та полоска неба, которую ему было видать, умирающе порозовела.
– Никаких визгов.
– Так точно, парнишка, стал-быть – пошли. – И она сделала такое движение, словно сгоняла к двери отбившихся от выводка кур, и долгие лохмотья ее рукавов тащились за руками, как струйки дыма.
Из-за лавки донесся какой-то рокот, и они оба глянули на одно-единственное окошко, выходившее на задворки, – высокое и узкое, забранное четырьмя железными прутьями. И прямо у них на глазах окошко это, только что подсвеченное желтым от фонаря в переулке, почернело.
