– Вы это на мне “обещание секса” пробуете, Лили?
– Нет, это не оно. Это совершенно другая штука. Это…
– Ну, было б очень мило, и в иных обстоятельствах я бы просто ухватился за эту возможность.
– Правда? – “Он не просто это сейчас сказал. Он точно это сказал?”
– То есть мне лестно, но меня ждет Консепсьон, а у нее – мое сердце.
– Майк, вы только что назвали то привидение своей телкой?
– До свиданья, Лили. Спасибо. Мне пора, у меня тут еще один звонок.
В телефоне у нее пискнуло при рассоединении. Она остановилась и вперилась в аппарат.
– Ты, блядь, прикалываешься, что ли? – завизжала она.
Папаша, прогуливавший двух своих отпрысков детсадовского возраста по мосту, взял их за головы и быстро повел прочь от сквернословящей девушки с избыт-ком глазной косметики. И бросил на нее через плечо свирепый взгляд.
– Ой, оближи мне любовные санки, шмуд, я тут, блядь, жизнь спасти пытаюсь.
За размазанными слезами ей не было видно экран телефона. Она вытерла глаза рукавом и посмотрела опять: девять часов.
– Привет, Джейн, – произнес в телефон Майк. Он стоял на ферме под проезжей частью моста лицом к городу, оплетя одной рукой поперечную балку. Из страховочной упряжи он уже выпутался, тросы остались прикрепленными к мосту. У ног – мешок с песком. Мантра, которой его научила Одри, сама собой повторялась у него в уме – снова, и снова, и снова, неумолчная, как океан.
– Майк, отбой, – произнесла Джейн. – Мы вас даже не видим.
Майк перевел взгляд вниз – на полосу тумана, струившуюся не более чем в двадцати футах от него. Невероятно плотный, однако волокнистый и сверху очень мягкий на вид. Выше него открывался ясный вид на весь залив вплоть до Беркли – туман только начал наползать с океанской стороны, щупальце пара, пробующее температуру в заливе прежде чем зайти в Ворота совсем. Такое Майк и раньше видел – он видел это всё.
– Но вокруг вас же ясно, правда? – спросил Майк.
– Да, но не над нами. Это небезопасно.
Перед ним сгустилась Консепсьон – шагах в десяти, протянула к нему руки.
Майк рассмеялся.
– До свиданья, Джейн. Позаботьтесь о моем теле. – “Глаза вперед, колени присогнуть, руки в кулаки”, – подумал он. Присел, положил телефон на ферму, потом встал лицом к Консепсьон, держа перед собой мешок с песком.
– Приди ко мне, – произнесла она. – Приди же ко мне, мой милый Николаша.
Санскритская мантра закружила у него в голове, Майк выронил мешок песка и шагнул в пространство.
Мужчина в желтом так и слышал, как они говорят, – после того, как Морриган убили легавого и забрали сосуды души из книжного магазина, совершенно пустив их псу под хвост, – так и слышал их: “Они – твари тьмы, они ж не могут просто так нагрянуть средь бела дня и забрать души”.
“Сюрпризы всем нравятся”, – подумал он.
И вот с утра, в самом начале десятого, когда одутловатый тип в больших очках перевернул на передней двери “Свежей музыки” табличку с надписью “Открыто”, мужчина в желтом сразу взял и нагрянул – средь бела дня, забирать души.
То был славный магазинчик: витраж в передних окнах верен всей эдвардианской архитектуре здания, черно-белые фотоплакаты великих артистов джаза, соула и рока. В рамках над ларями с подержанным винилом – культовые конверты альбомов: “Сучье варево”, “Шикарная жизнь”, “Липкие пальчики”, “Аббатская дорога”, “Рожден бежать”
[38]. Желтый фрукт прошелся мимо стоек, листнул альбом там и тут, выискивая это красивое красное сияние, которое так любили дамы.
Магазин был устроен в виде гантели; он прошелся по всей передней его части, приостановился у стойки, прежде чем уйти в глубину. Парню за прилавком было лет тридцать – в слишком тесной хлопчатой клетчатой рубашке с коротким рукавом, нижние пуговицы расстегнуты, сама рубашка не заправлена в слишком тесные и чересчур короткие парадные штаники из золотистого полиэстера, волосы у парня – в форме спутанного гриба, борода – скорее функция не-бритья, нежели сознательного отращивания… да эта срань у него прямо на шее растет. Желтый фрукт заглянул за прилавок и – осмотрел обувь парня – как нечто с фотографий Доротеи Лэнг из трудового лагеря времен Депрессии
[39], носки загнуты вверх и мерзки.
– Могу помочь? – спросил Шеебрадый, отчасти негодуя на то, что желтый фрукт вторгся в его личное пространство.
– Вас как зовут?
– Ивэн, – ответил Ивэн.
– Ивэн, это – всё? – Желтый помешал в воздухе длинным пальцем, очерчивая весь магазин. – Весь ваш товар?
– Кое-что есть в задней комнате – главным образом дубликаты, кое-что из наследственного, мне это нужно еще распаковать и оформить. Ничего интересного.
– У-гу, – произнес Желтый, отметив взглядом запертую стеклянную горку за прилавком, которая была подозрительно полупуста. – А вон туточки у вас что?
Ивэн пренебрежительно глянул себе за спину, пожал плечами.
– Какие-то редкие прессы, первые издания. Обычно вот эти три полки справа – то, что хозяин зовет своей “особой коллекцией”, дрянь всякая, жанровая мешанина, 78-е, сорокапятки, типа компакт “Флитвуд-Мэка”
[40], или вот мятый восковой цилиндр Эдисона, ничего не стоят – такое никому обычно не надо, их даже запирать ни к чему.
– Но он запирает? На ключ – и постоянно за ними приглядывает, как будто все они из чистого золота, – верно?
– Ну, – произнес Ивэн, попросту устав от всего этого. – Я не понимаю, если только он их не держит тут иронически, потому что не стоят они ничего, поэтому он как бы тем самым выступает с заявлением, делая вид, будто в них какая-то ценность.
– И куда же, иронически, вы считаете, он их переложил?
Жом плечьми.
– Да какая разница?
Рука желтого выметнулась и схватила Ивэна за горло, как гадюка, зажав ему трахею между большим пальцем и прочими, стиснув ее. Ивэн издал звук “кот отхаркивает волосяной шар”, но шевельнуться не смог.
