– Лимон Свеж? – переспросил Чарли. – Так это не кличка, которую вы просто так сочинили?
Ривера отвернулся и попробовал спрятать улыбку.
– И ничего тут нет смешного, – произнес Мятник. – Лимон нередкое имя было в те дни в Луизиане. А я тут помираю.
– Он говорил, что просто пытается установить новый порядок, – сказала Одри, лишь еще больше встревожившись. – Да и мы сами считали, что это так. Часть цикла, часть колеса жизни и смерти… Верно?
– Одри, – произнес Мятник Свеж, и веки у него немного затрепетали. – Не хочу никого из вас поторапливать, но жить мне осталось, наверно, не так долго, поэтому если вы нам просто расскажете…
– Кажется, я сообщила ему, что потерянные души – на мосту, – произнесла Одри.
Мятник Свеж перевел взгляд с Чарли на Риверу и снова на Одри.
– Мне кто-нибудь собирался что-нибудь рассказать?
– Я собирался, – ответил Чарли, – но сам узнал только вчера днем, а с тех пор все зашевелилось как-то очень быстро. А вы намеревались поставить нас в известность, что новая угроза действительности в известном нам виде – ваш двоюродный брат?
– Не чморите меня, Чарли, я умираю.
– Нельзя все время с карты смерти заходить.
– Не хочу я заходить ни с какой карты смерти. Но карту смерти и без нас разыграли. Просто дайте мне уйти хоть с каким-нибудь достоинством. – Он закрыл глаза, прерывисто вздохнул.
– А не заправлять нам, как арапа?
Один глаз у Мятника Свежа распахнулся – его смерть с достоинством отложилась из-за того, что его поймали с поличным.
– Знаете, Ашер, только то, что у вас теперь бицепсы, не дает вам права так со мной разговаривать.
– Ваш двоюродный?
– Он мне книгу прислал, ничего? Двадцать с лишним лет назад он меня ввел в Торговцы Смертью, а потом пропал. Я только по тому понял, что он в городе, что он ездит все на том же своем драндулете, “бьюике-роудмастере”. Плюнул бы, да у меня во рту пересохло.
На тумбочке стояла гибкая бутылка воды, и Одри протянула ее Мятнику, чтобы попил.
– Где ставни мои? Дайте мне помереть с чутком клевизны.
Ривера вынул у Мятника из кармана полупальто темные очки, помог дылде их нацепить, потом все просто встали вокруг кровати, ждали.
– Трейна ни у кого нет в телефоне? – спросил Мятник. – Какого-нибудь Майлза?
Печальные качки головами.
– Так и думал, – промолвил Свеж. Откинулся на подушку, словно слышал сейчас эти ноты и без чужой помощи. Все прислушивались к его дыханию и смотрели на зазубренную линию на кардиомониторе.
В стеклянную дверь вошла медсестра, и все немного выпрямились и постарались выглядеть официальнее, как будто ей их не было видно и раньше через стеклянную стену.
– Мистер Свеж?
– Что? Что? Что? – Мятник Свеж приподнял голову. – Так темно. Почему так темно? Я иду. Иду к тебе, Лимон, сукожопый ты эбанамат…
– На вас темные очки, – произнесла медсестра.
– А, ну да. Извините.
– Мистер Свеж, снаружи молодая женщина, утверждает, что она ваш духовник.
– Большие сиси? Одета под вампира?
– Ну, наверное, – ответила сестра, нервно глянув на Риверу. – Хотя одета она скорее как католическая школьница.
– Ага, мой духовник. Зовите.
– Так что, хорошие тут обезболивающие? – спросил Ривера.
– Тоньше комариного носа, – ответил Мятный. Своей невнутривенной рукой предложил Ривере стукнуться кулаками, и Ривера стукнулся.
Чарли Ашер нахмурился. С дылдой ему никогда не удавалось стукнуться, и он ощущал, что им пренебрегают.
– Давайте оставим их наедине, – произнесла Одри. Лили они обогнули, выходя из палаты, и каждый потрепал ее по плечу.
В приемной, среди прочих озабоченных, встревоженных и ожидающих, стояла стройная женщина лет за сорок, темноволосая, в элегантном трикотажном костюме, отороченном военным кантом. Чарли узнал в ней мать Лили, но если не увидеть их рядышком без – косметики на глазах (а в этом состоянии Чарли не наблюдал Лили никогда) и не заметить, что у обеих одинаковые широко распахнутые голубые глаза, нипочем было не догадаться, что они родня. Чарли ткнул локтем Риверу и прошептал:
– Мама Лили, миссис Северо.
Ривера глянул на него с односекундным видом “да вы меня разыгрываете”, затем взял себя в руки и представился.
– Инспектор Ривера? – переспросила она, пожимая ему руку. – Боюсь спрашивать, откуда вы знаете мою дочь.
– Я с ней познакомился в магазине Чарли Ашера, когда она там работала.
– Чарли Ашер был хорошим человеком.
– Был, – подтвердил Ривера.
– Хорошо относился к Лили. Ребенком она была трудным, но я думаю, работая в лавке у Чарли, она крепко – стояла на земле – хотя бы какое-то время. У меня так много работы, а мы с Лили, можно считать, вдвоем, и я даже не уверена, что она оправилась после кончины Чарли. А тут еще это.
Ривера мог определить, что она ощущала ответственность за боль своей дочери, и хотел сказать ей, до чего же она в ней не виновата. Ему захотелось приобнять ее и стать приличным человеком, но давалось такое нелегко, поскольку все вот это – нападение на Мятника – было убийством, а он вынужден следовать протоколу взаимодействия с близкими жертвы. Правильным это не казалось.
– Мистер Свеж – хороший парень.
– Я его совсем не знаю. Никогда не встречалась с ним, конечно. Меня беспокоило, что он старше Лили, но, судя по всему, он ей очень небезразличен. Не хочется, чтоб она осталась одна. Быть одному – отстой.
– Не то слово, – ответил инспектор. – Я собирался предложить вам, что побуду здесь с Лили, если вам нужно на работу, но, полагаю, вы сами останетесь. Можно взять вам чашечку кофе?
– Это было б мило, инспектор.
– Альфонс, – поправил он.
Она кивнула.
– А я Элизабет. Лиз.
– Лиз, – повторил Ривера, улыбнулся. – Лиз, я знаком с Лили с ее шестнадцати лет, – продолжал он. – Трудновато вам с нею приходилось. Она была жутеньким ребенком.
– О, вы себе не представляете, – ответила та.
– Возможно, представляю. Вы кофе с чем пьете?
Он собирался выйти через стеклянные двери в вестибюль и тут увидел, что к медсестринской стойке приближается знакомый врач, совещается о чем-то с дежурной сестрой – и озирается. Взгляды их встретились, и Ривера перехватил его у стойки. “Доктор Хатауэй”, – напомнил себе Ривера.
– Как поживаете, инспектор? – спросил врач.
– Как смотреть, – ответил Ривера.
– Не думаю, что нам удастся для него что-то сделать. Мы собирались переместить его в тихую палату, где все бы могли с ним остаться, но, если честно, мне кажется, времени у нас больше нет. У него один за другим отказывают органы, и мне удивительно, что он вообще еще в сознании. Поэтому если вам нужно у него что-то спросить, я бы это делал прямо сейчас.
