– Вообще-то он мне друг.
– Простите. А раньше…
– Все в порядке, доктор.
– Синий код
[71], доктор, – окликнула врача медсестра. Она обежала вокруг стойки – и в палату, где лежал Мятник.
Без единого слова врач повернулся и последовал за ней. Из стеклянных дверей, спотыкаясь, вывалилась Лили. По ее лицу текли слезы, зачерненные косметикой.
26. Преисподняя
Под заливом Сан-Франциско в кладовой ремонтников в служебном тоннеле подземки Морриган растеклись лужицами среди тяжелого оборудования для ремонта рельсов и расчистки мусора. Каждые несколько минут по тоннелю проносился поезд, и они вцеплялись тем, что осталось от их когтей, в бетон, чтобы их не усосало в большой тоннель.
– Закрой дверь, – проговорила Бабд, – и этого не случится. – В помещении было почти совсем темно, и глаза их походили на серебряные диски, плавающие в чернилах.
– Я не могу закрыть дверь, – ответила Немайн. – Она большая и ржавая, мне ее даже с места не сдвинуть. У меня только одна рука.
– Надо вернуться по канализации в тот дом, где все эти душевные пупсики, – произнесла Маха. – Вернуть себе силу.
– Можно поймать тех, кто сбежал под дом, куда мы тогда не протиснулись.
– А теперь протиснемся, – ответила Бабд. Как и сестры, она сейчас едва ли располагала даже одним измерением: у само́й ее тени имелись дыры и прорехи от картечи.
Немайн, оставшаяся самой крепкой из троицы, потеряла руку, и та, сколько б Немайн ни пялилась на нее и не ругалась, отрастать не желала – даже тенью.
– Надо было отправляться туда, где нет пушек.
– Или машин, – подхватила Бабд.
– Или Ямы.
– Ну почему всякий раз так? – сказала Маха. – Стоит нам только окрепнуть, чтобы как-то разобраться с Ямой, кто-то приходит и нас обстреливает?
– Такое чувство, что меня использовали, – произнесла Бабд. – У вас есть чувство, что вас использовали? Даже не знаю, зачем он нам.
– Я так скажу: пойдем поедим душевных пупсиков, а потом сразу освежуем Яму, – сказала Немайн.
– Оторвем ему голову, – сказала Маха, которую отрыв голов всегда интересовал особо – такова была ее специализация.
– Я за, – промолвила Бабд. – Пошли.
– Дамы, – раздался в темноте низкий голос, и это было странно, поскольку все они могли в темноте видеть, а теперь не видели, откуда голос донесся. – Дамы, – произнес Лимон. Теперь он стоял перед ними, вытянув вперед раскрытую ладонь, и на ней горело пламя, освещая всю комнату. – Что это вы делаете в этой выгребной яме?
– В другое место они пришли с пушками. Порвали нас на куски, – ответила Маха.
– Посмотри на нас, – сказала Немайн.
– Не смотри на нас, – сказала Бабд.
– Нам нужно сходить за остатком душевных пупсиков – за теми, которые на вкус как ветчина.
– Нет, туда мы возвращаться не будем, дамы. Но я знаю место, где души можно грести из воздуха, как сахарную вату. Их там тысячи. Такого вы никогда еще не видели. Да я спорить готов, как только вы там со всеми разберетесь – сможете вырывать души прямо из людей, совсем как в старину. Тогда вам ни пистолет, ни автомобиль не смогут повредить.
– Где? – спросила Маха.
– Да как только вы тамочки все поделаете, Преисподнюю сможете подымать с собой где угодно. Может, и повсюду.
– Где? Где? Где? – спросила Немайн.
– Что такое сахарная вата? – осведомилась Бабд, которая умом была самой тусклой в триаде темнейших тварей.
– Ну, а я вам покажу, – ответил Лимон. – Только нужно будет подождать, покуда не стемнеет. Дотуда далековато по открытой местности.
– Так открой туда дверь, – произнесла Маха.
– Я вас поближе подведу, но туда нельзя просто войти и грести лопатой. По краям, может, погрызете, никто и глазом моргнуть не успеет, – а тамочки одна конкретная душа, какую надо бы порвать. И ежели вы ее не цапнете, потеряете и всех прочих.
– Отведи нас туда, – сказала Немайн.
В те времена, когда Преисподняя пребывала в движении со светом, а боги возносились и падали, как грибы в сыром лесу, в бытии возникли два брата – Осирис и Сет. Осирис с царицей своей Исидой вознесся и стал править царством – света, а Сет правил тьмою, Преисподней, вместе со своею царицей Нефтидой, которая была утонченна. Сет завидовал землям и поклонникам своего брата и замышлял против него, а Осирис, сияющий и самоуверенный, стремился вкусить темного мира через Нефтиду, и вот к тому заду он и припал. От союза их родился сын – темный песьеглавый бог Анубис. (Как и шакалоглавый брат его Упуаут, которого положили в корзинку и отправили по волнам морским, дабы он без проводника добрался до новых земель, но это уже совсем другая история
[72].)
Когда Сет узнал о романчике своей супруги, Осириса он укокошил, а чтобы тот уж наверняка не возродился, расчленил труп его и куски сокрыл в темнейших, самых дальних уголках Преисподней. Исида очень скорбела и тщетно искала повсюду своего возлюбленного. Но прилежный песьеглавый бог Анубис, сын Осириса в Преисподней, отыскал части отцова тела и вернул их Исиде. Анубис мумифицировал отцов труп, а Исида воскресила дух его, дабы правил он народом солнца. За службу свою Анубис получил во владение царство мертвых в Преисподней, и так вот выпало ему следить, чтобы в перемещении души человечьей поддерживался порядок и сохранялась справедливость.
Сету же осталось лишь кипеть от зависти и дожидаться, чтобы настал хаос, а с ним бы явилась и возможность вновь прийти к власти над царствами света и тьмы.
В приемной Лили всхлипывала в материных объятиях, а Ривера, Чарли и Одри стояли вокруг и ощущали свою беспомощность. Одри стискивала Чарли руку, пока та не заболела, но за эту боль он вообще-то был благодарен, ибо она его отвлекала от всего остального. Ривера стоял обок, наблюдая, пока мама Лили не посмотрела на него поверх дочерина плеча. Во взгляде ее он опо-знал ту же беспомощность, какую видел в глазах родни стольких жертв убийств, – и коснулся ее спины, легонько и лишь на секунду, чтобы она поняла, что он рядом, другой человек, поддержка.
Реанимационная бригада задвинула шторки на стекле палаты Мятника Свежа, но через двадцать две минуты шторы с фуком раздвинулись и вышел врач. На секунду задержался у стола, затем повернулся, чтобы выйти в приемную через двойные стеклянные двери, и взгляд у него на лице уже вещал то, что он собирался сказать: “Мы ничего не смогли сделать”.
Но не успел врач дойти до них, как у Чарли закружилась голова, взгляд его тоннелем уехал в точку, все почернело, и он рухнул. Врач помог Одри его подхватить и опустить на кресло.
