– Ашер, вы какого хуя тут делаете? – спросил Мятник Свеж.
Чарли огляделся, не увидел буквально ничего, кроме дылды, который стоял шагах в десяти от него, одетый лишь в простыню.
– Тут – это где? – спросил Чарли.
Мятный поправил на себе простынку, которая была слишком мала для человека его габаритов, чтобы служить тогой, выбирая вариант саронга/полотенца. Огляделся сам. Возможно, стояли они на пластине черного стекла под беззвездным ночным небом, вот только он мог видеть Чарли, а тот видел его, поэтому, говоря технически, было не темно. Он протер глаза и вгляделся снова: расположились они в громадном каменном покое, освещенном бронзовыми масляными лампами, выступавшими из стен и отбрасывавшими тени на высокий стрельчатый свод. По всей одной стене с захватом части потолка простиралась удлиненная тень песьей – головы с длинными заостренными ушами. Мятник поискал глазами, но саму собаку, что отбрасывала эту тень, так и не нашел, однако вот же она – тень тридцати футов в высоту и все же не достигающая вершины свода и наполовину.
– Готов догадаться – в Преисподней, – ответил Мятник Свеж.
– Вы здесь уже бывали?
– Мне однажды описывали, – ответил Мятный. – А вы похожи на себя прежнего.
Чарли стоял в своем прежнем, не-Майк-Салливэновом себе, облаченный в прежний костюм с Сэвил-Роу в “гусиную лапку”.
– Окленд? – спросил Чарли.
– Не Окленд, – разнесся по этим покоям голос.
Возник круг факелов, и в середине его, у – каменного стола, на котором были установлены золотые весы, стоял высокий песьеглавый человек в шендите. Перед столом располагался каменный провал метров пяти в поперечнике; в нем что-то ревело и рычало.
– Вам известно, кто я? – спросил псомуж.
– Мне – да, – ответил Мятник Свеж. – Анубис. Один мой знакомый как-то приходил сюда, встречался с вами, потом мне про вас рассказывал.
– Он был воплощеньем моего брата на земле, а ты – моим.
Анубис присел, подался вперед и раскрыл глаза пошире – радужки его тлели глубоким золотом.
– Глаза, – произнес Чарли. – Ну конечно.
Мятник Свеж глянул на Чарли.
– “Конечно”? Для вас во всем этом есть смысл?
– Еще бы, – ответил Чарли. Он осторожно подался к провалу так, чтобы можно было в него заглянуть. В тридцати футах ниже по дну кругами металась тварь размерами с бегемота: тело льва, а челюсти крокодила. Весь пол в провале усеян был выцветшими человечьими костями, там и сям в оранжевом свете масляных ламп Чарли различал белые черепа. Он отшатнулся от края и снова встал поближе к Мятнику. – Хотя, может, и нет.
– Ты вернешься, – произнес Анубис. – Будешь моим воплощеньем на земле и все снова приведешь в порядок. Ты меня понял?
– Я плоховато приказов слушаюсь, – ответил Мятник Свеж.
Песьеглавого бога такой ответ, похоже, обеспокоил.
– Ты, значит, не боишься?
– Чего? Я ж уже мертвый, нет?
– Мертвый, – подтвердил Анубис.
– Значит, нет – не боюсь.
– Хорошо. А ты? – Анубис кивнул Чарли.
– Мне норм, – ответил тот. – Собаки меня любят.
Взгляд Мятника Свежа упал на Чарли так, словно со стола.
– Правда?
– Извините. – Чарли уставился себе на ботинки.
– Оружье людей тебе не поможет. Твои враги – из царства мертвых. Их не убьешь. Для встречи с неприятелем у тебя будут мои дары, – произнес Анубис. – Разгроми его, восстанови равновесье, порядок. Ты – мой, а я – ты. Теперь возвращайся.
– Совершенно никак не прояснило, – произнес Чарли.
– А вы вообще здесь зачем? – спросил Мятник Свеж.
– Он должен не дать им осквернить твое тело, покуда ты в него не возвратишься. Ступайте прочь, – произнес песьеглавый бог.
Факелы померкли, опять навалилась чернота, и они вновь стояли как бы в пустоте на краю мироздания, где больше ничего – лишь они да отдаленный собачий лай.
И тут же Чарли снова оказался в приемной, а над ним стояла Одри.
– Ты как?
– Отлично, – ответил он. – Все хорошо. Просто слабость или что-то. Надолго я отрубился?
Одри посмотрела на Риверу, пожала плечами.
– Секунд на восемь, наверное.
– Хм-м-м-м. Казалось дольше. – Чарли посмотрел на врача. – Никакого вскрытия.
Тот, судя по лицу, удивился. Не к такому отклику привык он от людей, только что получивших известие о кончине близких.
– В случаях преступлений, – ответил врач, – полагается по закону…
– Никакого вскрытия, – сказал Чарли Ривере. – Ни бальзамирования, ни вскрытия. Это важно.
Ривера произнес:
– Доктор, если б мы могли отложить вскрытие, я был бы весьма признателен.
Врач кивнул.
– Это решать судмедэксперту после того, как я подпишу свидетельство о смерти.
– С этим я разберусь, – сказал Ривера.
– Мне очень жаль, – произнес врач. Повернулся и опять удалился за дверь.
Как только врач ушел, Чарли подступил к Лили.
– Эй, – прошептал он ей на ухо. Мать Лили посмотрела на него. Ее дочь кивнула – мол, все в порядке, этому чужаку можно подходить так близко. – Поди сюда, детка, – сказал Чарли. Обхватил Лили за плечи рукой и отвел в сторону от матери, подальше от всех остальных.
– Он велел мне идти на работу, – сказала Лили. – Это были его последние слова: “Берись за работу, Мгля”.
– Ну, в этом все дело, – прошептал Чарли. – Вероятно, тебе и нужно выйти на работу.
– Иди ты нахуй, Ашер. Я скорблю. И даже не слишком драму накручиваю при этом.
Ему не хотелось говорить ей, что с черной глазной косметикой, размазанной по щекам, она больше напоминала грустного клоуна – то есть накручивала драму, даже не произнося ни слова, – однако в час ее горя решил этой темы не касаться.
– Ага, само собой, и я понимаю, что это с тобой впервые, но сейчас надо, чтобы мама отвезла тебя на работу, потому что лучше бы ты занимала себя чем-то и отвлекалась от всего этого. А когда я скажу тебе кое-что еще, тебе нельзя будет чрезмерно реагировать. Дай мне слово.
Лили посмотрела на него все с тем же знакомым взглядом “под силу ль тебе раздражать меня еще сильней?”, который приберегала только для него, и Чарли понял, что можно продолжать.
– Даешь?
– Ладно, отлично – даю. Что?
– Он не умер.
Она смотрела. Просто смотрела в ответ. Ошарашенно.
– Он вернется, – сказал Чарли. – Только не кричи.
Лили не шевельнулась. Она перестала дышать, затем снова начала – краткими, запинчивыми рывками.
