– До биостанции далеко? – спросил Сворден Ферц. – Может, все-таки сумеем дойти…
Хераусхоферер переломился пополам. Поначалу Свордену Ферцу показалось, что у того резко прихватило живот, но на самом деле попутчик смеялся. Он стоял на одном месте, притоптывал ногой и хохотал во все горло, выпучив покрасневшие глаза. Слюна стекала из широко раззявленного рта на подбородок, ее тонкие нити тянулись к земле.
– Ой, не могу! Ой, держите меня! Биостанция! Дойти! Ой!
Отчего-то мальчишка жутко перепугался, подскочл к Свордену Ферцу, крепко ухватился за его руку. Зрелище и впрямь не относилось к разряду приятных, особенно в исполнении перепачканного с ног до головы человека, стоящего по колено в болотной жиже.
– Дойти до биостанции! Дойти! – Хераусхоферер стучал ладонями по коленям, затем выпрямлялся, вздымл руки вверх, запрокидывал голову и исторгал истерический смех под непроницаемый свод Флакша.
Но постепенно он успокаивался, дышал все труднее, смех переходил в астматическое сипение, глаза распухли и превратились в узенькие щелочки.
– Вы не представляете, как это смешно, – признался он сурово молчащему Свордену Ферцу. – Знаете анекдот про двух комаров, которые сидят на спине у слона и спорят о том, существуют слоны или это все выдумка?
– Нет, не знаю.
– Ну и бог с ним, – Хераусхоферер милостиво махнул рукой. – Все дело в том, что мы сейчас и находимся на биостанции, – он прыснул, но зажал рот ладонью, подавляя очередной приступ смеха.
– На биостанции?
– Ага. В самом центре. В эпицентре, так сказать, научного прорыва.
– Ошибаетесь, Портос, вы едите конину и, возможно, даже с седлом… – пробормотал себе под нос Сворден Ферц.
– Почему бы и нет? – неистово зачесался Хераусхоферер. – Почему бы переднему краю науки не оказаться вот таким болотом? К тому же весьма символично. Что за предрассудки?! Ожидали увидеть таинственное перемигивание лампочек? Услышать гудение осциллографа? Обонять септическую атмосфЭру? Вот вам! – показал весьма неприлично Хераусхоферер. – Кто талдычил, что природа – лаборатория человечества?! Вы думаете, мы по грязи шлепаем? Ошибаетесь! – Хераусхофер подчерпнул болотной жижи и поднес ее к лицу Свордена Ферца. – Энзим! Чистейший энзим!
Он принялся суетливо бегать от лужи к луже, от озерца к озерцу, хвататься за кусты, пытаясь выдрать их из вязкой почвы, отвешивать еще молодым прыгунцам пинки, от которых те начинали корчиться, тщась поджать корни и отпрыгнуть на более безопасное место. При этом Хераусхофер не переставал болтать, посвящая спутников в тонкости новейших достижений биологической науки:
– Ферментация! Одержательная ферментация на уровне мутавегетации! Коллоиды! Горячие коллоиды для медитации и почкования! Рецессивные аллели без гомозигот! Партеногенез – убогая древность! Где теперь они – жрицы партеногенеза?! – и немедленно и без смущения показывал – где. – Опыление псевдохордовых! Покрытие голосемянных! А вон там… вон там… Вы только взгляните! Одержимый стратигенез в немодальных группах Кэлли!
Наткнувшись на возникшую из кустов женщину на сносях, Хераусхоферер поначалу не обратил на нее внимание, точнее обратил, но лишь как на еще одного благодарного слушателя, для чего схватил ее за локоть, бесцеремонно тряхнул и ткнул в огроменного прыгунца, величаво расправляющего над всеми ними непроницаемую крону:
– Вот ты можешь сделать из живого неживое? Не мертвое, а именно неживое? А из неживого – живое? Можешь? Можешь? – приговаривал он, продолжая дергать женщину на сносях за руку.
Женщина на сносях стоически терпела столь бесцеремонное с собой обращение, свободной рукой придерживая колыхающийся живот.
– Вот тебе! – торжествующе показал Хераусхоферер. – Вот тебе! Жрица партеногенеза! – передразнил он и ущипнул ее за грудь.
Вздрогнув от боли, женщина на сносях опять же никак особо не отреагировала, лишь прикрыв грудь освободившейся из цепкой хватки Хераусхоферера рукой.
Далее терпеть Сворден Ферц не смог и оттащил отчаянно сопротивлявшегося Хераусхоферера от женщины на сносях. Тот вырывался, пинался и царапался, пока Сворден Ферц не приподнял его за шиворот над землей и не встряхнул пару раз, после чего Хераухоферер безвольно обвис неопрятной грудой одежды, подвешенной на сушильный крюк.
Мальчишка, разинув рот, смотрел на женщину на сносях, но тут уж ничего нельзя было поделать. Не глаза же ему завязывать.
– Привет, – вежливо сказал Сворден Ферц.
– Привет, – эхом отозвалась женщина на сносях. Голос у нее оказался необычным, из разряда тех, что называют грудным – сочный, бархатистый, вызывающий неуместные желания.
Странное успокаивающее и расслабляющее тепло разлилось внутри, Сворден Ферц широко улыбнулся и вернул Хераусхоферера на болотистую землю. Женщина одобрительно кивнула:
– Он больше не будет шалить.
Так и сказала: “шалить”, что в ее устах прозвучала не обидно, не презрительно, а вполне естественно, точно говорилось о безобразном поведении не взрослого грязного мужика, а невинного ребенка, еще не ведающего о нормах вежливости и приличия.
“Шалун” продолжал стоять там, куда его поставил Сворден Ферц, – посреди лужи, опустив голову, с преувеличенным вниманием разглядывая как проступающая из-под кочек вода заливает его ботинки. Вид у него и впрямь казался виноватым.
Мальчишка подошел к женщине и неуклюже ткнулся лицом в ее огромный живот. Та ласково потрепала его по голове, крепче прижала к себе. Идиллия. Семейная идиллия. Только папочки не хватает.
– А вот эти козлы абсолютно не к чему, – все тем же ласковым, плавящим сердце и душу голосом сказала женщина на сносях, и Сворден Ферц не сразу сообразил – к чему. – Зачем они нужны? – взгляд ее оторвался от довольно урчащего мальчишки, она посмотрела на Свордена Ферца.
Вопрос прозвучал не риторически, а вполне искренне – то ли даже заведомая ложь, таким голосом произнесенная, обретает черты доподлинной правды, то ли даже в ее положении она не ведала – в чем смысл полового размножения. И действительно – в чем?
– Ну… – развел руками Сворден Ферц. – Для продолжения рода требуется мужской и женский наборы хромосом…
– Как интересно, – сказала женщина на сносях, и вновь прозвучало это, кехертфлакш, так, будто ей действительно интересно, а вовсе не из ложной вежливости или некоего изощренного издевательства она поддерживает столь безумный разговор. А ведь разъяснение беременной тонкостей полового размножения устами огромного, грязного и вдобавок вонючего мужика (козла) и на самом деле откровенно попахивало безумием. Если что и удерживало Свордена Ферца от окончательного укрепления в столь неприятной мыслишке, так это голос и глаза женщины на сносях.
Сворден Ферц набрал глубоко воздуха и принялся объяснять все связанное со столь щекотливым вопросом, что он помнил со школьной скамьи, стараясь выражаться максимально доходчиво, учитывая присутствие несовершеннолетних, с привлечением богатого материала из жизни цветов, пчел и прочих бабочек. Для обозначения анатомических и физиологических особенностей копулятивного цикла он старательно подбирал эвфемизмы, как то: “корень жизни”, “плодоножка”, “пыльца” и даже, умгекертфлакш, “танцы козликов”.
