– Осторожнее, он очень хрупкий, – предупредила бывшая жена, – без восстановительного эпителия быстро иссыхает. Пришлось придумать замену. В родном вместилище эпителий не такой жгучий, – и подумав добавила:
– Извини…
Сердолик ничего не ответил, поглощенный разглядыванием странной штуковины. Насколько мог рассмотреть со своего места Ферц, сделана она была из пористого металла, скверного качества, и несла на своих боках непонятные отметины, похожие на чеканку.
– Папа, ты хочешь стать чудовищем? – вдруг спросил белобрысый отпрыск.
От неожиданности Сердолик вздрогнул и чуть не выронил штуковину. На лбу его проступили крупные капли пота, но Корнеол быстро овладел собой и вымученно улыбнулся:
– С чего ты взял? Что за странные фантазии!
– Не кричи на ребенка! – повысила голос бывшая жена, хотя Сердолик вовсе и не думал этого делать – его сентенция ничуть не выходила за рамки дозволенной укоризны по отношению к отпрыску, по малости лет допустившего бестактность.
– А где бомба? – как бы между прочим поинтересовался Ферц.
– Какая еще бомба?! – бывшая жена Сердолика посмотрела на Ферца, рот распущен в брезгливой гримасе, относящейся то ли к Корнеолу, то ли к его подопечному, бесцеремонно влезшего поперек разгорающейся ссоры.
– Это ведь детонатор? – показал пальцем Ферц. – Похож во всяком случае.
– Ну-ка, ну-ка, господин Ферц, выскажите свое профессиональное мнение военного о данном объекте! – с преувеличенной веселостью и слипающимися от сухости губами воскликнул Сердолик и как-то небрежно сунул штуковину ему в руку.
Детонатор действительно был сделан из скверно обработанного металла, испещрен многочисленными выщербинами, так что на одной стороне активационная чеканка совсем расползлась, как чернила по рыхлой бумаге. Но дублирующий слой сохранился почти в неприкосновенности – четкий отпечаток странной закорючки.
– Похож на детонатор от живой бомбы, – высказал свое профессиональное мнение бравый офицер Дансельреха.
– Живой?! – воскликнул Сердолик.
Его бывшая жена ничего не воскликнула, лишь закусила до белизны нижнюю губу.
– Да. Их специально выращивают, или модифицируют. Особые генетические изменения, диета, – с удовольствием пояснил Ферц. – В результате организм насыщается активным компонентом и при соединении с детонатором взрывается. Очень эффективно при диверсиях.
– Имеете в виду – это люди? – недоверчиво спросила бывшая жена Сердолика.
– Лучше когда у бомбы две руки и две ноги. И мозги – для исполнения приказов, – наставительно ответствовал Ферц.
После долгого молчания Сердолик сказал:
– Страшные вещи говорите, офицер.
В ночь после семейного ужина бравый офицер Дансельреха, дасбутмастер Ферц лежал на кровати и размышлял как бы избавиться от расслабляющего тело пузырчатого шевеления, от которого казалось будто паришь в воздухе, обернутый в нечто теплое, и лишь крошечные пузырьки приятно щекочут напряженные мышцы.
Ферц предпочел бы устроиться на голом полу, в крайнем случае – на обычной военной лежанке, жесткой, как окоченевший труп, но глупый дом Сердолика упрямо возносил бравого офицера на такое вот лежбище, слезать с которого с каждым разом становилось все труднее и неохотнее.
Когда мысли о том, чтобы все-таки набраться сил, выскользнуть из-под сладчайшего тепла на прохладу свежего воздуха и устроиться где-нибудь на голой земле, как оно и подобает офицеру Дансельреха, окончательно перешли в плоскость сугубого теоретизирования, ибо Ферц так и не смог преодолеть зазора, отделявшего слово от дела, дверь вдруг стукнула и в комнате возникла бывшая жена Сердолика.
– Ты здесь? – хихикнув зачем-то спросила она, стянула с себя накидку и нырнула к Ферцу в убаюкивающее пузырение.
Поначалу Ферц принял произошедшее за сон, куда незаметно для него самого перетекла явь, смешавшись с вожделением. Ожидая касания разгоряченного тела, он от неожиданности вздрогнул, ибо тело бывшей жены Сердолика оказалось холодным и липким на ощупь. Ферц инстинктивно подался назад, отталкивая женщину руками и ногами, чувствуя как внутри поднимается волна отвращения, сжимая горло в предрвотном спазме, не давая вымолвить ни слова.
– Эй, бравый офицер, очнись! Это же я! – громко прошептала бывшая жена Сердолика, тем не менее нервно хихикая и продолжая хватать Ферца за разные части ледяными пальцами.
– Т-ты х-холодная, – натурально стуча зубами выдавил из себя бравый офицер Дансельреха, который все не мог решить – кошмар перед ним или самая что ни на есть реальность, а главное – что из этого для него предпочтительнее.
– Я развратная, – со все тем же противным смешком сообщила женщина. – Сейчас оно подействует, и я окончательно сорвусь с цепи, – она крепче сжала Ферца. – Ты когда-нибудь видел как человек воспитанный женского пола срывается с сексуальной цепи? – Она взгромоздилась на него, болезненно вцепившись Ферцу в плечи. Наклонилась к лицу, ее рассыпанные волосы щекотнули шею, возбуждая исключительно мурашки по всему телу Ферца. – Впрочем, если и видел, то успел забыть. Это утешает.
– Почему? – прохрипел Ферц. Его не слишком интересовал ответ явно обезумевшей женщины, он лишь попытался оттянуть тот жуткий момент, когда от болтовни она перейдет к главному. А то, что момент окажется жутким – в этом он не сомневался. Ферц ощущал себя распластанным не под женщиной, а под резцами пыточной машины, уже готовой вонзить в него лезвия и выписать на коже обстоятельный смертельный приговор.
– Тебе не с чем будет сравнивать, – как величайшую тайну прошептала она ему на ухо. – Я жутко стесняюсь… Понимаешь, Высокая Теория Прививания делает из нас законченных пуритан, – она скверно хихикнула, словно непроизвольно вспомнив нечто, опровергающее ее слова. – Я слышала, что кто-то из небожителей предлагал сделать из секса не наслаждение, а боль. Превратить акт зачатия в высокоосмысленное и ответственное действо…
– Боль? – медленно спросил Ферц. – Наслаждение? – кажется что-то начало проясняться. Это еще не было освобождением из ступора, но похоже он нащупал правильное направление движение в сторону выхода из гибельного лабиринта. – Они чем-то различаются?
Он медленно намотал ее волосы на кулак и отвесил ей резкую пощечину, так что голова женщины мотнулась в сторону. Бывшая жена Сердолика слетела бы на пол, но Ферц крепко ее держал. Вместе с тем она не издала ни звука, хотя щека сильно покраснела.
– Умница, – сказал Ферц. – Умница, – и крепко ее обнял.
За окном посветлело, и воздух в комнате помутнел, сумрак пузырился тусклыми огоньками, булавочными уколами впиваясь в расширенные зрачки, заставляя часто помаргивать. Наступило то редкое мгновение, когда ночное зрение уже не годилось, а дневное – не слишком помогало что-либо различать в тоскливой мгле.
Ферц заканчивал рисунок почти вслепую, резкими движениями стилом, словно скальпелем, нанося последние штрихи на очередной набросок лица бывшей жены Сердолика. Он не сомневался, что и на этот раз удачно схватил ее выражение, смешанное из равных пропорций отвращения, страха, задумчивости, боли.
