Она тоже сидела на полу за низким столиком, уже не делая никаких попыток прикрыться, лишь пряча руки под столешницей, как будто они могли открыть постороннему взгляду нечто несоизмеримо более важное, чем телесная нагота. Слезы высохли, кровь запеклась, но распухшие губы шевелились, беззвучно произнося как заклинание:
– Подонок… подонок… подонок…
Скатав рисунок в плотный комок, Ферц запустил им в бывшую жену Сердолика, но та даже не шевельнулась, когда катыш попал ей в лоб. Упав на пол скомканная бумага присоединилась к десяткам таких же испещренных рисунками обрывков.
На бравого офицера Дансельреха внезапно напала страсть к рисованию. Никогда подобного за собой он не замечал, а тут неожиданно обнаружил способность довольно ловко, несколькими штрихами изобразить все, что приходило в голову. Поначалу в голову приходили все знакомые вещи, по которым он, надо сказать, порядком соскучился в этих закоулках червоточин, пронизывающих мировую твердь, – Крепость, дасбут, пистолет, воммербют, Блошланг, десант на материк, зачистка плацдарма от выродков, допрос с пристрастием легионера, пыточная машина и другие знакомые вещи и сценки, которые заставляли сжиматься сердце в приступах ностальгии.
Затем он не менее ловко набросал портрет Сердолика с тоскливым выражением длинного лица, какое и должно у него возникнуть, узнай он как и чем здесь развлекалась его жена, хоть и бывшая. Потом пришла очередь Конги, и Ферц, чья фантазия разыгралась не на шутку, изобразил целый взвод таких дуболомов, атакующих панцирный дивизион материковых выродков.
Рисунок ему понравился, хотя бравый офицер Дансельреха самокритично отдавал себе отчет в том, что ему еще далеко до мастерства штатных художников-пропагандистов, ловко малюющих такие плакаты, от которых кровь закипает в жилах от праведного гнева на материковых выродков.
От его чирканий по бумаге кровь пока не закипала и не выпадала в осадок ни единым граном праведного гнева, но Ферц не особо расстраивался, расслабленно отдавшись невесть откуда взявшейся потребности и способности изображать что попало.
Иногда, отвлекаясь на разглядывание бывшей жены Сердолика, чей вид и состояние в неком извращенном смысле тоже можно приписать неумеренной творческой активности распоясавшегося офицера Дансельреха, вспомнившего все свои самые омерзительные привычки в постельных утехах, зажатое в пальцах стило вдруг изображало такое, что Ферц диву давался – откуда и что это такое?! Их он не мял, а зачем-то аккуратно складывал по левую руку от себя.
На одном из таких рисунков оказалась изображено нечто вроде мины в разрезе, только внутри нее уместился сидящий в кресле человечек. На другом по лесу шествовало странное животное с толстыми ногами, огромными ушами и хвостом на носу. Третий походил на неумелый набросок схемы мира, только почему-то с дурацкими шариками разного размера внутри мировой полости, от третьего из которых куда-то вовне вела прерывистая линия.
– …подонок… – еще раз хлюпнула носом бывшая жена Сердолика.
– Гордись оказанной тебе честью, – усмехнулся Сердолик. – Ты – тряпка! Тобой хорошо сапоги вытирать.
– Я – не тряпка, – покачала головой женщина. – Я – вещь.
– Отдаю тебе должное, – сказал Ферц, – ты ни разу и не пискнула. Может, я окажу тебе честь еще раз, – потянулся он, разминая затекшие члены. Бывшая жена Сердолика еле заметно поежилась.
– У меня был хороший учитель, – вдруг сказала она. – Меня с детства лупили… Я ведь и тогда к нему побежала только потому, что хотела этого… Ведь его сделали одним из вас, – она так посмотрела на Ферца, что теперь пришел его черед ощутить резкое дыхание озноба, и лишь усилием воли он выдержал ее вызверенный взгляд. Так может смотреть волчица, привязанная за горло колючей проволокой к дереву, наблюдая как охотники сапожищами давят ее народившееся потомство.
– Одним из вас… – повторила бывшая жена Сердолика. – Садистом в квадрате…
Ферц опустил взгляд на лежащий перед ним клочок бумаги и ему остро захотелось изобразить Наваха – присно памятного шифровальщика группы флотов Ц. Он даже опустил стило, и лишь крохотный зазор отделял возникший образ от цепкой хватки уверенных штрихов, но длинное лицо шифровальщика, обрамленное не по уставу волосами до плеч, почему-то зарябило, расплылось в мутное, неразборчивое пятно.
– Я все делала, чтобы меня унизили, наказали… Понимаешь, скотина?! – крикнула она. – Я уже не могу иначе! Он мне всю жизнь сломал! Сделал законченной мазохисткой. Где бы я не появилась, что бы не делала, единственное мое желание – наказание… И боль. Нравственная. Физическая. Боль…
– Чего еще может желать женщина? – несколько рассеянно пожал плечами Ферц, более озабоченный истершимися из памяти чертами былого сослуживца. И словно надеясь, что слова помогут одолеть внезапную забывчивость, продолжил:
– Вот помню был у нас в штабе шифровальщик. Человек как человек. Проверенный. Волосы только любил до плеч отращивать – не по уставу. Сколько раз ему говорили – приведи себя в порядок, а ему как дервалю торпеда в задницу…
– Шифровальщик? – переспросила бывшая жена Сердолика.
– Воммербют чуть ли не через трое суток менял, – продолжил Ферц. – Да. Сначала думали – бывает. Особенно после десанта. Иногда такое приснится, что даже воммербют материковым выродком кажется. Да и что воммербют? Так, грелка с дыркой…
– Он что-то говорил о шифровальщиках… – прошептала еле слышно женщина.
– Заходим как-то к нему, а он голый, с ножом, воммербют в угол забилась…
– Шифровальщик группы флотов Ц…
Не обращая на женщину внимания, Ферц продолжал:
– Так он себе ножом руку режет и орет ей, мол, – а теперь?! А что теперь?! Кровь хлещет, а он как заведенный: а теперь?! Посмеялись мы тогда, нечего сказать. Такое учудить! Это же грелка с дыркой! Она с перепугу обделалась. Кое-как в себя его привели, а он глазами лупает: братцы, мол, чего это со мной?! Вот потеха! – бравый офицер Дансельреха от столь приятных воспоминаний бросил надоевшее стило на стол, качнулся назад и, смеясь, захлопал по коленям.
Наверное, лишь поэтому он столь бездарно пропустил поворот снизу вверх. Его тело вдруг превратилось в туго надутый метеорологический зонд, и если бы не севшая на грудь женщина, Ферц воспарил бы к потолку, где и колыхался до тех пор, пока не лопнул.
В занесенной руке бывшая жена Сердолика сжимала стило, и не трудно догадаться – ей достаточно короткого движения, чтобы вонзить его Ферцу в глаз.
– Шевельнешься – убью, – пообещала она.
– Ага… – просипел Ферц. – Так мы еще не пробовали… – Стило почти коснулось роговицы, и бравый офицер почел за лучшее заткнуться.
– Скажи мне… Расскажи мне… – бывшая жена Сердолика говорила с трудом, волнение перехватывало ее дыхание, но зажатое в кулаке стило даже не дрогнуло. – Это он… Точно он… Они его выслали, изгнали, а когда он осмелился вернуться, они его убили…
– Не понимаю, о чем толкуешь, – прохрипел Ферц. – Недавно я его видел живым… – тело все еще не слушалось, но уже не казалось надутым до предела метеозондом. Оно казалось постепенно сдувающимся метеозондом, который медленно, чересчур медленно опускался на землю.
