Энциклопедия относительного и абсолютного знания. По материалам тома I
59. Остановленные на лету
Повторяю, у меня куча мелких недостатков, но есть и одно крупное достоинство – умение признавать свои ошибки.
Признаю, что допустила ошибку: была недостаточно прямолинейна.
Пользуясь тем, что моя служанка осталась одна на лавочке на корме кораблика, я обращаюсь к ней с вопросом:
– Чего вы с Романом ждете? Почему не займетесь любовью?
Она закашивается, потом, взяв себя в руки, улыбается и гладит меня по голове.
– Почему это тебя волнует?
– Знаете, служанка, общаясь с вами, я научилась вас ценить и желаю вам только счастья. Вы говорили, что для достижения сходства с вами мне требуется понять искусство, юмор и любовь. Но чем дольше я наблюдаю за вами и Романом, тем отчетливее вижу, что любить по-человечески – это видеть проблемы там, где их нет. Что толку тянуть, как тянете вы? С вашей стороны это глупо, да еще раздражает окружающих.
– По-моему, когда не спешишь, можно лучше разобраться во взаимных чувствах.
– Вы шутите? Вы встречаетесь уже несколько дней, к тому же рискуете с минуты на минуту умереть.
– Что, если я ошибусь в партнере?
– Заняться с ним любовью – способ определиться. Тянуть – значит продлевать неизвестность. Наверное, мне не пристало давать вам советы, но на вашем месте я бы не колебалась. Я дала бы ему вдохнуть мои естественные запахи, не маскируя их искусственными. Пусть подышит вашим потом, полюбуется на колыхание ваших бедер, втянет в ноздри ваши феромоны. Покажите ему ягодицы. Так вы, по меньшей мере, проясните ситуацию.
Она весело хохочет, но этот смех кажется мне неискренним – так она хочет скрыть смущение и нежелание видеть реальность.
А все потому, что она не в силах постичь мою природную мудрость. Вот и потешается.
– Я серьезно. Предъявите ему свою наготу. Все эти одежки, не позволяющие вашим естественным запахам достигнуть его ноздрей, только затрудняют обонятельную коммуникацию.
Натали хочет взять меня на руки и приласкать – побуждение собственницы. Все-таки я остаюсь для нее плюшевой игрушкой. Или она путает меня с собачонкой, вечно выпрашивающей у хозяина ласку? Я недовольно высвобождаюсь и бегу прочь.
– Ты куда, Бастет? Вернись!
– Вы меня раздражаете, Натали! Так сильно, что даже представить не можете.
Она пытается меня поймать.
– Что я тебе сделала, Бастет?
Я соизволяю оглянуться.
– Раз вас, людей, заводит соприкосновение слизистых оболочек ртов и демонстрация молочных желез, совершите все это, а потом приступите к живительному акту совокупления. Что тут сложного?
Она вместо ответа широко улыбается.
До чего же она меня нервирует! Просто бесит!
Я даю себе слово: если она и впредь будет так же ломаться и изображать целомудрие, то я ее брошу и найду вместо нее кого-нибудь другого (или других), поэнергичнее и пошустрее. Это у нее не томность, а попросту слабость.
Наш речной трамвайчик надсадно гудит.
Я бегу на нос и сталкиваюсь с новой проблемой: фарватер, прежде свободный, теперь перегорожен десятком барж, образовавших непреодолимую преграду.
– Теперь нам конец, – бормочет Эсмеральда.
Что за пораженческие настроения? Не иначе утрата острова Сите лишила ее способности объективно воспринимать реальность.
Я поворачиваюсь к Роману:
– Что нам теперь делать?
– Плыть дальше по реке мы не сможем, – уныло отвечает он.
Он и Натали размышляют. Мне почти слышно, как шевелятся их мозги.
Ко мне подходит Пифагор, он в тревоге разглядывает заслон из барж.
– Крысы прибегут сюда и всех нас загрызут, как загрызли защитников острова Сите, – хнычет Эсмеральда.
Как раз такие фразы совершенно ничего не дают, а потому не представляют для меня ни малейшего интереса.
– Моя мама лучше всех, она обязательно найдет решение!
Теперь Анжело лепечет бесполезную чушь.
Ну и окружение у меня!
Я иду на корму, к Натали. Она смотрит в бинокль.
– Кажется, выше по течению был большой остров. Надо вернуться на него, только и всего. Займем там позиции и укрепим их.
– Конечно, у нас же есть колючая проволока и все для строительства дирижабля, это может пригодиться.
– Это, наверное, остров Лакруа
[3], – подсказывает присоединившийся к нам Роман Уэллс. – Я бывал там, это район города Руана. Там есть каток, бассейн и многое другое, что может оказаться полезным. Мне показалось, мосты через Сену, связывающие остров с обоими берегами, разрушены.
Лакруа? Неважное предзнаменование, учитывая, что преследователи хотят нас распять… Тем не менее мы разворачиваемся и причаливаем к острову.
Я оглядываюсь. Островок меньше Сите, здешние постройки возведены позже, чем там. Роман прав: все три моста рухнули (видимо, их взорвали в ходе гражданской войны).
Иными словами, остров полностью отрезан от берегов Сены.
Роман и несколько молодых людей спешно принимаются обносить этот клочок суши изгородью. На это уходит несколько часов. Потом они подключают ее к трансформатору. На наше счастье, в городе осталось электричество. Роман объясняет, что оно подается с уцелевшей атомной электростанции, расположенной неподалеку и работающей в автоматическом режиме.
Едва люди успевают закончить развертывание своей оборонительной системы, как вдали появляется облако пыли.
Крысы!
Мы с Натали поднимаемся на крышу высокого дома. Она приставляет к глазам бинокль, чтобы оценить ситуацию, потом предлагает посмотреть в окуляры мне. Крыс тысячи! Даже на таком расстоянии мы чувствуем, какая жуткая вонь распространяется от скопления грызунов.
– Не ожидала, что их будет так много… – бормочет Натали.
Люди не перестают удивлять меня своей наивностью. Разве она не видела крысиных орд в Версальском дворце?
Несколько сотен крыс переплывают рукав Сены, вылезают на наш остров и тут же гибнут от разрядов тока. Но этого мало, чтобы остановить нашествие.
– Поразительно, даже видя гибель передового отряда на колючей проволоке, остальные не отказываются от попыток ее преодолеть.
– Если они не боятся смерти, то справиться с ними будет гораздо труднее, – шепчет Натали.
Крыс ничто не останавливает. Они пытаются сложить из трупов горку и, поднявшись по ней, перелезть через изгородь.
