— Жалко, что вы сейчас не королева, маменька! — сказала однажды Минелла, когда была еще маленькой.
Мать засмеялась, а отец, который слышал эти слова, сказал:
— Она королева! Королева моего сердца, а это гораздо более высокий титул, чем у самой королевы Виктории на английском троне!
Минелла придумывала всякие истории, в которых представляла мать королевой, а себя — принцессой.
Она надеялась, что когда-нибудь встретит принца, похожего на отца, они поженятся и станут жить счастливо до конца своих дней.
Но живя в поместье, Минелла совсем не видела молодых людей, и то немногое, что она о них знала, она почерпнула из рассказов отца о семейных вечерах, на которые его приглашали после смерти леди Хейвуд.
Он описывал своих друзей, которых встречал на скачках, где неизменно проигрывал деньги, и на приемах, которые посещал в Лондоне и о которых по некоторым причинам говорил на удивление сдержанно.
«Наверное, мне не суждено выйти замуж», — с грустью думала Минелла.
Она знала, что ее мать рассчитывала выдать ее замуж лет в восемнадцать. Будь она жива, Минелла ездила бы на балы и была бы представлена в «гостиной»в Букингемском дворце.
— Теперь я должна сама зарабатывать на жизнь и забыть обо всем остальном, — твердо сказала себе Минелла, запихивая в сундук платья матери.
Внезапно она остановилась.
Гардероб ее матери был гораздо роскошнее, чем ее, хотя эти вещи уже начали выходить из моды.
Минелла решительно вынула несколько платьев из огромного потертого сундука и положила их в небольшой чемодан, который хотела взять с собой в Лондон.
Среди них были два очень красивых бальных платья. Их ее мать в последний раз надевала, когда отец Минеллы возил жену в Лондон развлечься, сказав, что больше не в силах терпеть деревенскую скуку.
Леди Хейвуд вернулась из этой поездки радостной, отдохнувшей и даже, казалось, помолодевшей.
— Это было прекрасно, душенька! — сказала она Минелле. — Боюсь, мы вели себя довольно экстравагантно, и твой папенька даже приводил меня в клуб и познакомил со своими друзьями. Мы побывали в разных театрах и даже в том самом скандальном мюзик-холле!
Но Минелле все это мало о чем говорило, потому что она ни разу не бывала в театре, только однажды видела пантомиму, которую давали на Святки в ближайшем городке.
Однако она с интересом выслушала все, что рассказывала ей мать, и засыпала ее вопросами.
— Вы были в Веселом театре, маменька? — спросила Минелла, потому что слышала как отец упоминал это название.
— Да, мы ходили туда, — ответила леди Хейвуд, — и «веселые девочки» прекрасны, словно богини, и то, что о них говорят, вовсе не преувеличение.
— Расскажите мне о них, пожалуйста, расскажите! — попросила Минелла.
Ее мать рассказала, как они ехали в театр в двухколесном экипаже.
— Это куда интереснее, чем ехать в карете, — сказала она. — И ложа у нас тоже была довольно экстравагантная. Невозможно описать, как очарователен этот театр, какие там красивые декорации и какая чудесная музыка. С тех пор я все время ее напеваю!
— А вам тоже понравилось, папенька?
— Не то слово, — ответил отец Минеллы. — Но должен сказать, что на сцене не было никого, кто мог бы сравниться красотой с твоей матерью, хотя эти девицы выглядели так, словно спустились с Олимпа.
Этот разговор запал в душу Минелле, и однажды, когда они с отцом катались верхом, она спросила его:
— Почему «веселые девочки» привлекательнее, чем актрисы других театров?
Ее отец на мгновение задумался. Потом он сказал:
— Я думаю, это потому, что они обладают грацией, красотой и их окружает атмосфера женственности, которая притягивает любого мужчину. Видя их на сцене, он чувствует себя мужчиной. И все это известно, моя дорогая, еще со времен прародительницы Евы.
Это было мало понятно Минелле, но она знала, что ее отец больше всего ценит в женщинах именно женственность.
Он никогда не упускал случая исправлять ее манеры, когда ему казалось, что она ведет себя неподобающе.
— Не кричи так! — строго сказал он однажды, когда на дорогу перед ее лошадью выскочил мальчик, и Минелла крикнула ему, чтобы он был осторожнее.
— Я боялась, что он попадет под копыта, — оправдывалась Минелла.
— Ты могла сказать то же самое и менее резко.
Минелла посмотрела на отца с удивлением, и он добавил:
— Я хочу, чтобы ты была безупречна, моя дорогая, так же, как твоя мать, чтобы в один прекрасный день какой-нибудь счастливец поблагодарил меня за все труды, которые я вкладываю в твое воспитание.
— Вы подразумеваете человека, за которого я выйду замуж?
— Разумеется, — ответил лорд Хейвуд. — Кого же еще? И не сомневаюсь, что кто бы ни стал твоим мужем, он получит сказочную награду!
— А если тот, кого я полюблю, меня не полюбит?
— Я думаю, что это маловероятно. Но если я увижу, что какой-то юный невежа пренебрегает твоими чувствами, клянусь, я оторву ему голову!
Минелла подумала, что замечательно, когда у тебя есть отец, который заботится о тебе и готов, как рыцарь, броситься на твою защиту.
Теперь она думала о том, что отца больше нет, и ей придется самой себя защищать.
Чем ближе поезд подходил к Лондону, тем сильнее Минелле казалось, что она сделала ошибку.
Лондон был такой большой и страшный. Из окна поезда она видела многочисленные ряды зданий, тянущиеся до самого горизонта.
«Надо было мне поехать к тете Эстер», — сказала себе Минелла.
Потом она здраво рассудила, что если в Лондоне у нее ничего не получится, тетя Эстер всегда ее ждет.
Она написала леди Бантон очень учтивое письмо, в котором благодарила ее за любезное приглашение, и говорила, что пока еще не решила, что будет делать, но собирается какое-то время погостить у подруги.
Минелла знала, что тетя Эстер будет сгорать от любопытства, но поскольку адрес ей неизвестен, она ничего не сможет поделать.
«Если Конни мне не поможет, — решила Минелла, — я на первое время поселюсь в каких-нибудь дешевых, но приличных меблированных комнатах».
Она была уверена, что Конни сможет ей порекомендовать такое жилье, а если бы ее уверенность не оправдалась, разумнее всего было пойти к ближайшему приходскому священнику и попросить о помощи его.
В деревне так все обычно и делали. Минелла понимала, конечно, что Лондон — это большой город, но думала, что раз там есть церкви, значит, есть и дома, где живут священники — а кто еще, если не они, должен помогать людям, попавшим в беду?
«Все будет хорошо», — уговаривала себя Минелла.
