Моя бедная жена, она всегда безгранично верила мне. И я до сей поры не понимаю, как она не замечала происходящего со мной в то время. Просто она была женой реаниматолога, и ее жизнь была полностью подчинена моей работе, моей карьере. Она всегда безгранично верила мне. Все мои ночные и дневные исчезновения она ассоциировала только с моей работой, героической работой в реанимации. Я с ужасом думал, что скоро мне придется ей сообщить о том, что я ухожу из семьи и что я полюбил другую. Я прекрасно осознавал, что это предательство, и боялся, что этим могу убить ее. Моя любимая жена была безупречна во всем, она была изумительной женщиной. На протяжении всей семейной жизни она всегда на час раньше меня вставала утром, готовила завтрак. Каждое утро меня ждали свежие носки, свежая рубашка. Я был полностью освобожден от быта. Наши дети все время были окружены ее любовью. И вот я представлял, как за все это я ей отплачу. Конечно же, я должен был давно уйти к Настеньке, но страх за жену не позволял мне решиться на поступок. И еще, конечно же, страх оказаться подлецом. В такой двойной жизни я прожил несколько лет. Убегая от самого себя, я с радостью летал в командировки в Чечню, в Дагестан, в Ингушетию. Но я был словно заговорен – со мной ни разу ничего не произошло. Наверное, я тогда интуитивно искал смерти, как избавления от своей бытовой трусости и нерешительности в выборе между двумя дорогими мне женщинами.
Ребенок умирает, а ты, врач, который должен был поставить диагноз и спасти сына, оказался его косвенным убийцей.
А потом пришел ужас: заболел сын. И диагноз был с девяносто девяти процентным прогнозом смертельного исхода. Наступило страшное протрезвление. Жена, черная от горя и потихоньку подвывающая по ночам. Мое ощущение бесконечной вины: промотался, упустил начало заболевания. Не видел, что у ребенка начинается смертельная болезнь, которую можно было остановить на ранних стадиях. Не видел потому, что занят был только собой и своей любовью. И вот она, расплата. Ребенок умирает, а ты, врач, который должен был поставить диагноз и спасти сына, оказался его косвенным убийцей. И нет тебе пощады.
Затем – полтора года рядом с сыном, полтора года борьбы за жизнь. Полтора года я запрещал себе даже думать о тебе. Ибо я дал клятву Богу, что, если он не отнимет у меня сына, я больше никогда не буду видеться с тобой. И я думал, что болезнь сына – это Божья кара за мой блуд, за мое беспутство, а ты просто ведьма, и была послана мне Сатаной. Мой сын выздоровел. Это было чудо, и я до сих пор не могу в это поверить. Но, каждый день боясь рецидива заболевания, я строго соблюдал обет, данный мною Богу – обет не встречаться с тобой.
Но я нарушил клятву и встретился с тобой через два года после начала болезни моего сына. И встреча эта состоялась на твоих похоронах…
В тот день, когда я сказал тебе, что мы расстаемся, ты ушла от мужа и два месяца жила у подруги. Мы периодически видели друг друга – все-таки мы работали в одном госпитале, – но я упорно не замечал тебя. Затем ты вернулась к мужу, а через год я перевелся. Сын продолжал выздоравливать. Я практически ничего не знал о тебе.
И вот страшная весть – ты умерла. Нелепая смерть. Автокатастрофа. Ты была за рулем, одна в машине и, по всей видимости, заснула. Шансов выжить при лобовом столкновении не было ни одного, и ты погибла моментально.
Я узнал о твоих похоронах за два часа до погребения. Я успел, я увидел твой гроб – он был закрыт, но я чувствовал, что там была ты. И это был не сон, не фальсификация. Я стоял в отдалении, стараясь не попадаться на глаза нашим общим знакомым. Что было потом, я помню смутно. Окончательно я очнулся поздним вечером, сидящим на корточках возле твоей могилы.
Автокатастрофа. Лобовое столкновение. Ты погибла моментально.
Но ужас не кончился. Через два дня твоя лучшая подруга принесла мне письмо от тебя. Галина рассказала мне, что ты продолжала любить меня до самого последнего дня. Ты никогда не винила меня за то, что мы расстались. Ты была уверена, что так сложились обстоятельства и что я бросил тебя ради спасения моего сына. Письмо состояло всего из нескольких строчек:
«Любимый, когда ты прочтешь это письмо, я буду очень далеко. Милый, любимый мой, благодарю тебя за те дни, что мы были вместе, и за то, что ты подарил мне самое прекрасное на свете – ЛЮБОВЬ. Я так люблю тебя, мой дорогой, мое солнышко, что просто не могу больше жить без тебя. Прости, мой ненаглядный, за мою слабость, но я боюсь, что сойду с ума, и поэтому ухожу. Береги себя, береги свою семью. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ».
Груз предательства, ощущение запредельной подлости и гнусности по отношению к самому себе все эти годы давили постоянно. И, к сожалению, лекарства не было. Ошибка, совершенная мною и приведшая к смерти любимого человека, перевернула всю жизнь. Четыре года я зализывал рану. Четыре года депрессии. Четыре года антидепрессантов.
Метафора «Романса о влюбленных» превратилась в мою реальную жизнь. Резкий переход от цветного, яркого фильма к серой документалистике черно-белого кино.
Я не запил лишь потому, что просто не переносил алкоголь. На самую маленькую дозу спиртного у меня начинала страшно болеть голова, до рвоты, до полуобморочного состояния. Я не стал употреблять наркотики лишь потому, что страшное головокружение и неукротимая рвота сопровождали даже внутримышечное введение минимальных доз. Я оставался беззащитным, и порой депрессия тихонько подталкивала меня к пропасти самоубийства. Но я, будучи православным грешником, знал, что грех самоубийства страшнее всех грехов. Или нет, наверное, я просто боялся.
На пятый год боль потихоньку ушла. Но каждое напоминание о тебе на несколько дней выбивало меня из колеи обыденной жизни. Я больше никогда ни заходил в кофейню, где мы так любили сидеть, я больше ни разу не был в зале импрессионистов Пушкинского музея. Я всегда объезжал то место на Чистых прудах, где мы четыре часа простояли в «пробке» в твоей занесенной снегом машине во время того знаменитого снегопада. И это были одни из самых счастливых четырех часов моей жизни…
Но закончим предаваться печальным воспоминаниям. На следующее утро после нашей с Иваном поездки на Кавказ и в Мюнхен я уже стоял у постели несчастного парня, того самого, что неудачно сиганул с обрыва. Все было ясно – если выживет, то останется инвалидом, с неработающими руками и ногами, не чувствующим своего тела ниже уровня ключиц. Естественно, он не сможет при этом контролировать работу тазовых органов, со всеми вытекающими из этого последствиями. А именно – постоянный катетер для удаления мочи и непроизвольное отхождение кала. В принципе, при громадных средствах его отца, можно было предпринять ряд мер для адаптации парня к новым условиям. Современные западные реабилитационные центры возвращали к активной жизни даже таких инвалидов, которые в России были обречены на смерть. Компьютерные системы жизнеобеспечения, интегрированные с предметами обихода и средствами передвижения, возвращали пациентов, подобных нашему, к относительной свободе передвижения не только в доме, но и на улицах города, позволяли выполнять интеллектуальную работу, зарабатывать себе на жизнь и быть минимальной обузой окружающим. Например, в Швеции я встретил одну женщину – знаменитого профессора математики, полностью парализованную с семилетнего возраста, – неудачно упала с дерева. Так вот, она не только преподает в университете, читает лекции и пишет монографии, но и путешествует по миру. Это при полной парализации.
