Я не буду тебе описывать, что я вынес, когда вскрывали грудную клетку и брюшную полость. Этот ужас просто нельзя описать: нет еще определения всему тому, что я перенес.
Наконец вскрытие закончилось, и, уложив на носилки, меня отправили в холодильную камеру. Теперь я знаю, что такое смертельный холод. Так я пролежал в яснейшем сознании и с полностью сохраненной чувствительностью в этом ужасе дни, превратившиеся в века.
В день похорон меня привели в надлежащий вид, одели, уложили в гроб и повезли в церемониальный зал прощания, затем – в церковь и на кладбище. Я никогда не любил пафос похорон. Рыдание жены, плач детей, родителей – вот что было искренне. На остальное я не обращал внимания.
Страдание близких сделало ад еще страшней.
Я с ужасом думал о том, как меня будут закапывать и как меня будут жрать черви; как я буду лежать в тесном гробу в темноте и одиночестве и продолжать все чувствовать. Ужас, проникший в каждый уголок моего сознания, продолжался. И вот – грохот опустившейся крышки гроба и артиллерийские взрывы молотков, забивающих гвозди. Стук земли, падающей на гроб…
Я тихо и медленно входил в теплую, темную воду бесконечного океана. Над головой раскинулся Южный Крест в обрамлении звездной бездны с ярким полумесяцем. Было абсолютно понятно, что звездное небо и океан суть одной материи в различных измерениях. Плавное покачивание волн погружало меня в состояние, подобное легкому наркотическому трансу. Я растворялся в стихии океана и звездного неба и становился частичкой этого бесконечного пространства. Наверное, это и была Нирвана – освобождение. Не было ни ненависти, ни горя, ни страданий, лишь умиротворение и равновесие в легком покачивании волн бесконечности.
За всю прошедшую жизнь, полную самых различных ощущений, я не испытывал такого блаженства. И уже никакие блага прошлой жизни не могли меня заставить вернуться назад. Я понимал, что возвращение навсегда отнимет у меня то, чего я сейчас достиг.
Первым заговорил дедушка:
– Ну, вот и встретились, внучек, я давно ждал тебя и постоянно смотрел за тобой. И ты знаешь, я гордился тобой. Хотя все мы были там, и все совершали ошибки, доставляли много горя окружающим нам людям, и в первую очередь больше всего обижали тех, кто больше всего любил нас.
Ты, конечно, спросишь, отчего я не охранял тебя и не предостерегал от всех тех горестей и страшных мук, которые ты перенес? Но знаешь, в этом и есть величайшая истина. Приход сюда – навсегда, и здесь ты вспомнишь всю свою жизнь до мельчайших подробностей, и, конечно же, осознаешь вместе со всеми нами истину, но для этого нужно еще немного времени. Ты вошел сюда, и мы все бесконечны рады, что ты обрел наш мир и стал нашей частью.
Я вдруг увидел всех. Это было непонятно и непостижимо. И они подхватили меня, и я парил вместе с ними в их мыслях, их доброте, их легкости, и это ощущение также было абсолютно мне незнакомо, и описать его было невозможно. Это чувство было сравнимо в одной миллионной части с ощущением подводного парения в акваланге или свободного полета.
Бабушка нежно смотрела на меня, и меня подхватила и плавно понесла новая волна бесконечного счастья.
– Внучек, вот и я дождалась. Не спрашивай, почему ты не пришел к нам раньше. Мы знали, что придет час нашей встречи, и ты будешь с нами. Истина в том, что каждому из нас надо было пройти свой путь. И этот путь столь ничтожен и микроскопичен по сравнению с тем миром, в который ты сейчас пришел.
Я видела все твои страдания, все твои ошибки. Мы видели все: и твоих друзей истинных, и твоих врагов. Но отсюда мы смотрели на тебя, как на плачущего новорожденного ребенка, которого мы любим и защищаем, но горечь и слезы которого мы не способны облегчить. Родной мой, ты понял, о чем я?
Мне улыбался мой друг. Он рано попал сюда, ему не было еще и тридцати восьми. И я вдруг понял, что я не вижу ни дедушку, ни бабушку, ни друга, а я воспринимаю их, как самого себя, и ощущаю их, и как бы нахожусь в них. Я нахожусь в них, и они все находятся во мне. Новое ощущение многогранного и многообъемного восприятия.
– Успокойся, все хорошо, – сказал мне друг. – Хотя я и достиг полного спокойствия и умиротворения, я все равно благодарен тебе за все то, что ты сделал для моих после моего ухода.
Я ощутил бескрайнее счастье. Наверное, эндорфины мириад окружающих меня звезд вошли в меня.
Неспасенные более счастливы – они обрели упокоение и спокойствие.
Все мои умершие больные… Я вспомнил всех по именам со всеми подробностями их болезней и моего участия в них. Все они были рядом, все они были во мне, и я был во всех. Я понял, что, наверное, более несчастны те, которых я спас, как я считал от смерти. Потому что не спасенные мною достигли этого мира гораздо раньше и обрели здесь свое упокоение.
Бесконечный, нежный полет в окружении волн любви и безграничного счастья продолжился.
Океан воссоединился со зведной бездной.
Вот и все. До свидания, мой друг. Я не знаю, почему я сейчас с тобой. Но я рад видеть тебя, и, как в прежние наши времена, я надеюсь, что ты поймешь меня. До встречи.
Жена мирно спала рядом. Я понимал, что это был не сон.
На часах было почти пять утра.
Больше я не уснул.
