***
«Здравствуй, мама!
Живем мы сейчас в Переделкино в Доме творчества. Пишу поэму. Наверное, будет интересной, если получится так, как я хочу.
В Польшу съездили очень хорошо. Кормили как на убой. Я даже думал, что по приезде в Москву месяца два не смогу даже смотреть на мясо. Однако вышло не так. Ем его за милую душу. Жизнь в Польше в 2–2,5 раза дороже нашей. Хотя рубль официально равен злотому, но фактически злотый приравнивается к 30–40 копейкам. Выдали нам по 325 злотых. Этого хватало на сигареты и театры. Но я договорился в Москве с Ворошильским, и его родственники выдали мне в Варшаве тысячу злотых. А это уже деньги. Интересно, что в магазинах, хоть и дорого, но есть все. Все в буквальном смысле слова. Особенно в Кракове, где целые улицы заполнены частными лавочками. Краков, вообще, славится тем, что там 96 костелов и тьма-тьмущая спекулянтов. Ко мне, например, на другое же утро после приезда подошел один тип и доверительным шепотом спросил (мы целой толпой – 36 человек – осматривали город): „Пан имеет что-нибудь продать?“ На мой отрицательный ответ тип окинул меня таким недоумевающим взглядом, как будто хотел сказать: „Так за каким чертом пан приехал в Краков?“
Нас узнавали сразу. Узнавали по черным пальто. Время было холодное, но в Польше, в городах, стараются носить светлые зимние вещи. Узнавали и по широким брюкам, и по меховым шапкам-ушанкам. Разглядывали, как слонов, смеялись. В общем-то, и мне было стыдно, особенно за женщин, которые, не сговариваясь, приходили в почти одинаковых крепдешиновых платьях с коротким рукавом, которые зимой не носят. Уж не знаю, где они их купили. Даже расцветка похожая. Но других, наверное, нет, что тут поделаешь. Их появление всегда вызывало бурю восторга, но женщины воспринимали это как должное.
В Варшаве перед самым отъездом меня попросили выступить перед молодыми писателями города. Встреча была в редакции центральной комсомольской газеты. Три часа я отвечал на сотни самых разных вопросов. Основные вопросы о нашей литературной жизни. Очень понравились польские хлопцы! Настоящие ребята! В Москву мне прислали газету с моим портретом и отчетом о встрече.
В общем, съездил не зря. В июне предстоит еще одна поездка – на Северный полюс. Это от Главсевморпути. На полтора месяца. Союз писателей рекомендовал трех человек – двух прозаиков и поэта. Отбор был серьезный, так как содержание одного человека встанет в копеечку – около ста тысяч рублей. Еще не знаю точно, но есть два маршрута:
1. Проехать по нашим северным станциям („Сп-4“, „Сп-5“, „Сп-6“).
2. Проехать северным морским путем Архангельск – Владивосток.
И то, и другое очень интересно, и я решил, что пока есть силы и возможности, надо ездить и как можно больше смотреть.
Напишу, как только все узнаю. Вот вроде и все новости. Привет тебе от Алены, Кати, Лидии Яковлевны и Полины Исаевны.
Крепко тебя целую,
Роберт.
Р. S. Приезжай».
Крохотная шестиметровая кухня всегда была местом силы, с удовольствием проглатывая и рассаживая по местам всех пришедших, не считая Полю с Лидкой – те почти всегда стояли у плиты. Жизнь тут дымилась и коптилась, пылая конфорками и дыша жаром от духовки, а когда гости уже, наконец, уходили, приостанавливалась, успокаивающе струясь водой из-под крана на посуду, или же замирала совсем, когда Лидка с Полей, разом вздохнув – наконец-то всех проводили, – садились читать хороших классиков и слушать, почти засыпая, недавно появившуюся радиостанцию «Маяк». Наконец они дожидались, клюя носом, позывных «Подмосковные вечера», клали закладки в свои вечно недочитанные книги или сворачивали газеты с кроссвордами и шли укладываться. А на следующее раннее утро кухня снова оживала – запахами жареного хлеба, убежавше-пригоревшего молока, звуками упавшей ложки или хлопающей от ветра форточки. Днем снова подтягивались гости, хотя они не были гостями в прямом смысле этого слова – уже почти родня. Входная дверь на замок не закрывалась – только ночью, – и прийти «на чаек» было делом обыденным, не требующим согласований и предварительных ласк. Так, конечно, было принято не у всех вокруг, но во всяком случае у большинства знакомых и соседей двери были всегда нараспашку.
Когда же дома был Робочка с Аленой, жизненный ритуал совершенно изменялся – все делалось для Робочки и ради него. Он сам об этом никого не просил и к этому женскому решению никакого отношения не имел, но настолько располагал к себе необычной, не свойственной человеку добротой, обаянием, умом и тактичностью, так заботился об окружавших его «девочках», что абсолютно и без остатка их в себя влюбил еще давным-давно, со времен Поварской, когда появился там, нескладный и длинный, только что начавший ухаживать за Аленой. Этот «культ личности» был негласным, никто его никогда не навязывал и не обсуждал, это снизошло само собой, решение было раз и навсегда принято по умолчанию, хоть никто конкретно – ни Поля, ни Лидка, ни даже Аллуся – к этому отношения не имел. Роберт объединял всех женщин своей любовью, его, единственного мужчину в семье, не считая, конечно, Тимки, боготворили все, каждый по-своему, и очень хотели хоть как-то ублажить. Поля с Лидкой сменяли друг друга на посту у плиты, прививая Робочке вкус к хорошей домашней еде, чтобы он понял, что времена сухомятки, черныша со шпротами или батона с кефиром уже давно прошли. «Девушки», как Полю с Лидией Яковлевной называл Роберт, изгалялись на кухне как могли: каждое утро начиналось с блинчиков, тохоньких, почти прозрачных, безо всякого молока, на воде, и от этого чуть клейких и немного тянущихся, по старому семейному рецепту, или оладушек, то с яблоками, то с вишней, то простых, со сметанкой; по праздникам и выходным обязательно фирменные киреевские лепешки – как без них-то? – солнечные, зажаристые, со стекающим растопленным сливочным маслом, и из оставшегося от лепешек теста – пирожки с мясом, тоже по воскресеньям. Ну а в будни – чем советский бог пошлет. Но к вечеру, когда «дети» – Алла с Робой – были в Москве, а не шастали по миру, всегда равно набегали гости и всегда в большом количестве, одним-двумя никогда не обходилось. Вот днем Лидка с Полей – Лидка, конечно, могла бы и одна, было бы быстрее, но мать надо было выгуливать – обходили магазины поблизости и выискивали, чем можно поживиться, чтобы обеспечить провизией налеты вечно голодных гостей.
Район в этом отношении попался богатый. Магазинов хоть отбавляй направо-налево, и в одном-то из них точно можно было хоть что-то добыть. Лида с Полей и рыскали. Иногда успешно – бывало, они входили, и им сразу несказанно везло: одновременно с ними из недр магазина рабочий вывозил тележку, груженную сардельками, и не торопясь прокладывал свой путь к мясному прилавку. У прилавка же мгновенно начиналось активное роение и выстраивалась очередь, но все равно с надеждой глядящая в черный проем двери в подсобку, не вывезут ли еще, чтоб уж точно хватило на всех. Поля вставала в хвост, а Лидка шла дальше по залу, чтобы проверить весь ассортимент. Какое-то время толпа покорно и терпеливо ждала продавщицу, наслаждаясь будоражащим копченым запахом, и вот из подсобки, как баркас, выплывала необъятная она – в вечно грязном халате, с халой на голове и неровно накрашенным оранжевой помадой ртом. Очередь в эти мгновения становилась единым живым существом, у которого была своя голова и хвост. Она живо и моментально реагировала коллективным чутьем на любые изменения в магазинном воздухе – сначала, возбужденно, на дошедший до этого коллективного носа аромат подкопченых сарделек – в одни руки по 6 штук! – а вслед за ним на запах людской ярости, когда сарделек этих не доставалось хвосту…
