С сардельками было просто – их посчитали, взвесили, завернули в кулек, и готово, а вот раздаче сливочного масла, как довольно дефицитного продукта, сопутствовал целый ритуал. Продавали в основном развесное, которое считалось намного вкуснее фасованного. Очередь не верила своему счастью, когда в молочный отдел заносили ящик масла, торжественно и неторопливо, словно рабочие эти несли не масло, а праздничные транспаранты мимо Мавзолея под пристальными взглядами членов Политбюро. И тогда где-то в недрах организма у ожидавших возникала вполне осязаемая гордость, какая бывает, например, при удачной охоте, а во внутреннем ухе тихо и ненавязчиво начинала звучать такая же внутренняя, как и ухо, музыка, отдаленно напоминающая героический марш. Освободив ящик от фанерной упаковки и провощенной бумаги, продавщица, точь-в-точь могущественная жрица из какого-нибудь Древнего Египта, подходила с огромным ножом к обнажившемуся янтарному масляному кубу и начинала медленно и тщательно соскабливать налет со всех его лоснящихся поверхностей. Очередь, затаив дыхание, молча и завороженно ждала, ей, очереди, нравилось действо, которое внушало почему-то неимоверный оптимизм. Когда желтизна была снята и отложена и масляный куб становился молочно-белым, жрица зычно выкрикивала магическое имя: «Зоя!» Из подсобки выплывала еще одна жрица, Зоя, такая же мощная и ярко окрашенная, с бирюзовыми веками и малиновыми губищами. Другой масти, видимо, в жрицы не брали.
Они действовали вдвоем. Одна держала куб масла тряпками, чтобы он не дай бог не выскользнул, а другая брала за прикрученные деревянные ручки кусок стальной проволоки, набрасывала на масляный куб и тянула проволоку на себя, нарезая масло слоями сантиметров по восемь-десять. И вот наконец бирюзовая Зоя, отирая масленые руки о пышные бока, уходила в подсобку, а та, другая, безымянная, но важная, поднимала свои очи на толпу и говорила, как собакам, ожидавшим у миски:
– Можно.
Часто по магазинам брали с собой и Катю, чтоб «одних рук», в которые выдавали продукты, было три пары, этим она сильно помогала по хозяйству, несмотря на то, что ручонки были как спички, тонкие, бледные и совсем не загребущие. Но в такие важные добывательские моменты Катя чувствовала свою значимость и всегда с удовольствием выручала семью, отстаивая с бабушками долгие часы в очередях за продуктами. Стояние в очередях было вполне полезным – Лидка читала Кате Чуковского и Маршака, пугая страшным Мойдодыром, а Поля рассказывала правнучке с ходу придуманные сказки про ничего не подозревающих соседей. Так время и проходило. Единственное, что Катя не любила, так это ходить в рыбный, пахло там всегда очень уж тошнотворно, да и рыб этих в прозрачной ванне было очень жаль. Завидев Катю, они хором поворачивались к ней головами и пытались что-то сказать, но из воды слышно не было. Катя терпела и это, ведь, не отстояв очередь в рыбный, нельзя было купить икру минтая, бычки в томате или морскую капусту. С капустой этой склизкой у Кати были неровные отношения – от ненависти в самом начале до интереса, когда немного повзрослела. Поначалу ей не понравилось именно название. Капуста в море не росла, Катя это знала точно, но взрослые же не могут ошибаться! А если все-таки росла, то как? Девочке представлялись грядки тугих кочанов темно-зеленой, почти черной капусты (у нее же должен быть другой сорт, специальный, морской!) на песчаном дне и садовник-водолаз, который медленно и плавно взрыхляет песок и выдирает морские сорняки, отгоняя любопытных рыб. Да и на вкус капуста эта морская была мерзкая, с затхлым привкусом больницы, словно неоднократно кем-то уже переваренная. Катя этот ее привкус ненавидела. Но Поля нашла все-таки выход внедрить водоросли в тщедушный детский организм, так нуждающийся в йоде и других редких морских витаминах. После долгих экспериментов она придумала свой личный рецепт – порубила морскую капусту в пыль, добавила вареные яйца – куда ж в Полиной кухне без яиц! – мелко пожарила лук, чеснок, немного сдобрила майонезом, а для пущей важности и усвояемости волшебно назвала это «икра елочная», не уточнив даже, из чего она состоит. Икра елочная в силу своей пряности и таинственности вкуса казалась Кате едой только для взрослых, именно из-за этого она с любопытством приобщилась к этой завуалированной морской капусте.
***
«Здравствуйте, мама и папа!
Получили от вас огро-р-о-омную посылку и письмо. Яблоки великолепные! Просто объедение! Уж на что я почти не ем яблок, но и то ел не переставая! Правда, гигантский огурец все подпортил. Он сгнил и верхний слой яблок и слив потянул с собой. Ну это не беда! А интересно, яблочки эти с какой яблони? С той, которая свешивается над скамейкой?
Мы пока в Доме творчества в Переделкино. Мне надо перевести кучу стихов с болгарского и киргизского. До отъезда. А уезжаем 2 сентября.
Носки Алена поищет, должны же они где-нибудь продаваться! Катюшка в Малеевке (в Бармалеевке, как говорят дети). Здорова и весела.
Ездил в магазин „Семена“, „Сахарного бизона“ нет, предложили семена других томатов – „Талалихин“ и „Сибирский скороспелый“, напиши, что надо. Но бывает и „Бизон“, буду заезжать.
По твоей просьбе узнал, сколько стоит швейная машинка – 1670 рублей. Но это немецкая. „Тула“ стоит около тысячи.
Целую всех крепко,
Роберт».
Самый значимый магазин по количеству оправданных надежд в охоте на всевозможные продукты находился напротив дома. Это была знаменитая кулинария на Кутузовском. Поля поначалу отнеслась к этому заведению со свойственным ей скепсисом: «Полуфабрикаты? Готовые котлеты? Голубцы? Да кто ж знает, чего туда напихали! Это ж все из фарша, и поди проверь, что там за мясо и какого оно качества! Нет, все, что из фарша, буду готовить только сама!» Но потихоньку к кулинарии привыкла, стала покупать там курей табака, разделанную рыбу и даже вареную гречку, а ее вообще днем с огнем было не сыскать в Москве. Крупы нигде не найти, а вареная, вразвес, настоящая каша – пожалуйста, обращайтесь в кулинарию! А еще там продавали, правда не всегда, настоящее, пахучее масло в розлив, и когда его завозили, около штыря с чеками сразу появлялось глуповатое, коряво написанное объявление: «Гражданам с узким горлышком масло подсолнечное не отпускается!» А Лидка с Полей были гражданками исключительно с широким горлышком, и крестьянское постное масло всегда имелось дома в избытке. Кулинария пользовалась высоким спросом и даже некоторым уважением. В нее специально приезжали из других районов Москвы. Нельзя, конечно, сказать, что со всех ее концов, но с Арбата точно перлись – в кутузовской кулинарии ассортимент был богаче, чем во многих других московских продуктовых. Объяснялась эта ее такая эксклюзивность скорее всего тем, что туда ходили иностранцы, которые жили в изобилии по всему Кутузовскому в «упэдэковских» домах, которые так назывались от аббревиатуры УПДК, Управление дипломатического корпуса. Иностранки, ярко одетые в наглые, модные и неотразимые платья, клубились у витрин с голубцами, антрекотами и битками по-селянски. Годами уже проживающие в СССР вражеские жены со своими вражескими мужьями брали продукты сразу и без раздумий, новоприбывшие же шпионки – а кем еще они могли быть? – только шпионками – наклонялись над стеклом, морща хорошенький лоб, и начинали долго и удивленно выбирать невиданную доселе полуготовую кормежку, так называемые «polufabricaty».
