Лидка с Полей иностранок не жаловали и сразу тыкали друг друга локтем в бок, как только видели в кулинарии эту разноцветную толпу – ведь больно много времени занимало объяснение на пальцах продавщице, что им надобилось – русского они, как правило, не знали, брали, глупые, продуктов помалу, на один всего лишь день, чтоб завтра снова повторить всю покупательную процедуру. 250 грамм фарша – где это видано? Или один цыпленок табака? Или три морковные котлетки? Бред!
– Дуры незапасливые, опыта никакого, – вздыхала Поля, стоя за ними в очереди, такими цветастыми, болтливыми и нудными девахами, – дают – бери, сразу и много! Шлендры, бездельницы капиталистические, каждый день ходить по магазинам, собирать за собой очереди, отвлекать от работы трудящихся людей – сразу видно, что делать им нехрен, приехали в нашу советскую страну и мучаются дурью, нет чтоб на работу пойти, пользу хоть какую приносить! А они небось сигарету в зубы, бокал с вином в руку и ногами твист. И свободного времени у них навалом, как у дурака махорки. Вот и вся их сущность бестолковая.
Лидка думала по-другому, и сердце ее окутывалось восторгом, когда она посматривала на пышные полосатые юбки, кошачьи очки и полупрозрачные блузки иностранок, под которыми просвечивали кружевные бюстгальтеры, – может, и бездельницы, не нам судить, но красота ж несусветная, прям глаза слепит от их нарядов! Лидка была в то время как раз в самом разгаре полновесных пятидесяти лет, уже под шестьдесят, но еще легкая, сияющая, с молодыми лучащимися глазами, совершенно не собирающаяся думать о том, что уже где-то близко очки, бессонницы, радикулиты с давлением и постепенное исчезновение многочисленных пока еще кавалеров. И если на очки с радикулитом она была внутренне готова, то на выветривание любовников – нет, ни за что. Собственно, ее природная манкость всегда держала их на близком расстоянии, только пальчиком помани, и Лидке совершенно незачем было переживать по этому поводу. Замуж она давно уже не собиралась, ни к чему это, народ смешить, принца на белом коне не ждала, но да, к топоту копыт еще внимательно и с удовольствием прислушивалась. Поэтому позаимствовать у заграничных красоток последние фасоны для дальнейшего обольщения мужского народонаселения – почему бы и нет? Она ж была высококлассной портнихой и за ночь спокойно могла сшить себе любое платье, было бы только из чего.
Поэтому «Кулинария» на Кутузовском была Лидкиным местом притяжения, туда она шла в первую очередь на людей посмотреть, себя показать, ну и еды прикупить. Иногда, когда позволяло время и Поля с Катей оставались дома, Лида ненадолго задерживалась в кафетерии кулинарии, взяв чашечку кофе, шоколадный эклер за 22 копейки и пристроившись у одного из круглых стоячих столиков с хорошим обзором в самом конце зала.
Какие персонажи приходили, какие персонажи, представление, да и только! Просто роман с продолжением! Спектакль! Скорее даже ее любимая оперетта, где она протанцевала не один десяток лет! Уж что стоило наблюдение за местными заграничными красотками, ни в какой Дом моды на Кузнецком ходить было не надо! Да и советские знаменитости сюда захаживали. Часто она встречала у витрины с полуфабрикатами известную артистку Зою Федорову, почти ее ровесницу, удивительного обаяния и достоинства женщину. Та никогда кричаще не одевалась, всегда скромно, со вкусом, но в очень интересные ткани и модели, уж кто-кто, а Лидка это хорошо различала. Федорова брала голубцы, куриные котлеты и набор для борща, но иногда и целую курицу, видимо на бульон. Продавщица ее знала, они перебрасывались парой слов, всегда с улыбкой, тихо и вежливо. Лидка все думала, где Федорова может жить – в «Украине», скорее всего, решила она, любимица народа все-таки, хоть и отсидевшая в тюрьме после войны. Но однажды они с Лидкой одновременно вышли из магазина, и Зоя – раз – сразу же свернула направо во двор, где стояла школа, пошла наискосок и скрылась в одном из подъездов этого же дома.
«Надо же, какая у нас соседка», – подумала Лидка, и это ей почему-то очень польстило.
Иногда, в основном по пятницам, Лидка встречала в кулинарии одного солидного товарища, вернее даже господина, похожего на какого-то конферансье, который всегда торжественно появлялся в полуфабрикатном зале в разного цвета безупречных удлиненных бархатных пиджаках с шелковыми жилетами. Лидке прямо казалось, что он не входил, как все, а вплывал под какую-то неслышную музыку, так необычно и значимо это выглядело. В крупных роговых очках, с аккуратно зализанными удлиненными волосами, он словно входил в Большой зал консерватории, где все его знали. Победно осматривался, словно вместо кусков мяса, куриных тушек и молочных поросяток (очень редко, но бывали) он рассчитывал повстречать знакомого посла, директора театра или даже космонавта. Он, зубасто улыбаясь, а зубы были крупными и неровными, отметила Лидка, шел к витрине и набирал разное полуфабрикатное, объясняя продавщице немного свысока, что ему надо, хриплым изнеможденным баритоном.
«Сразу понятно, одинокий, – раздумывала Лидка, попивая жидкий кофе, – или вдовец: готовить не умеет, берет себе всякие вареные овощи, крутые яйца – на оливье, скорее всего, котлеты на жарку, и на десерт обязательно три пирожных „картошка“ с зазывными белыми глазками из крема и два пухлых припорошенных пудрой „наполеона“. Господин, по-барски снисходительно склонив голову набок, улыбался продавщице и так же сладко смотрел на нее, как и на эклеры-„наполеоны“, потом шел и так же липко вперивался в кассиршу, которая в это время неистово нажимала на кнопочки и рычажки кассового аппарата, и возвращался с чеком, чтобы забрать объемный бумажный сверток и коробку с пирожными. „Сколько же он ест, – думала Лида, – хотя вполне фигуристый, сохранный; надо же, повезло как, хорошая эвакуация, видно…“»
Однажды они столкнулись с Лидкой прямо в дверях, вернее, в маленьком предбанничке при входе в кулинарию. Лида, увидев его, от неожиданности вспыхнула, но тотчас побледнела, заметив кое-что неожиданное – этот мужчина в бархатном пиджаке богатого бордового цвета крепко и неотвратимо держал за зад полноватого паренька, совсем молоденького, белесенького, с поднятыми радостными бровками и детской еще улыбкой. Лидка поймала этот сорочий взгляд старшего, ну знаете, когда птичка смотрит на блестящее и теряет связь с реальностью – она уже не здесь, а вся в мечтах, как она эти блестки утащит к себе в гнездышко и что она там с ними сотворит. Глаза у мужика как-то мигом повлажнели, потемнели, покрылись похотливой поволокой, но все это произошло быстро, за доли секунды – он походя взыграл, захотел приласкать, а тут свидетель, надо же, неувязочка, как некстати. Бархатный с белесеньким стушевались, даже чуть присели от неожиданности, а барин сделал вид, что что-то ненароком обронил, они оба нагнулись еще ниже, вроде как подняли с пола какой-то чек или обрывок, вихрем метнулись в зал, а Лидка, как ошпаренная, выскочила наружу в смятении, словно именно ее застали за чем-то постыдным.
– Мама, какой кошмар, они обжимались на людях! – ахала она дома матери. – Идти в магазин, чтобы жамкать друг друга за жопу, это верх распущенности! А я его раньше жалела, думала, какой милый одинокий мужчина, а он вон оно что! Неслыханно! За это ж статья светит! А если б кто другой увидел, а не я? Сразу же милицию б вызвали! Как так можно! – Лидка всплескивала руками и трепетала ресницами.
