После оплаты операции подсчитал свои деньги и понял, что надо искать работу, иначе надолго денег не хватит. Впереди есть на что тратиться. Дашу утром позвал, пока заплетал косу Полине, собирая ее в сад.
— Ну что, Кузнечек, к школе готовишься?
Кузнечиком называл ее за очень длинные тонкие ножки с выпирающими коленками и такие же ручки. Когда она прыгала и танцевала, казалось, они сломаются.
— Ну такое…
— Ясно, значит нет. Слушай, тут такое дело — мне на работу надо идти. Пока не знаю куда устроюсь. Тебе Полю доверить можно.
— Можно, — ответила очень серьезно по-взрослому.
— Точно? Потянешь? Или к бабе Ане водить будешь?
— Неа. Я справлюсь. Баба Аня старая тяжело ей, а Полька звонкая, как петарда. От нее даже у меня голова болит.
— Я не петалда. Сама ты петалда. К бабе не хочу. С тобой хочу. У нее скучно и кота нет. Дёма, а давай кота возьмем?
— Угу, вот кота нам только и не хватает. Букву «эр» начнешь выговаривать и возьмем кота.
— Так не честно.
— Честно. Давай, иди рюкзак складывай.
Накинул куртку, порылся в кармане — вместо пачки сигарет там конфета на палочке и носки Полины. Дожили. Сигареты забыл купить, зато конфету купил.
— Заберешь Петарду из садика, накормишь супом и идите гулять на площадку. Каждый час звонишь мне, поняла?
Кивнула и затянула свои тоненькие волосики в хвост. Всегда серьезная, почти не улыбается. Всегда сидит, сложив руки на коленях. Хочется встряхнуть и закричать чтоб бесилась и вела себя как ребенок, что никто ее не накажет. Она разбила тарелку и тут же согнкулась, начала закрываться, нашептывая:
— Простите…простите…я не буду так больше, я нечаянно.
И руки протягивает, чтоб ударил за разбитую посуду.
Он тогда ее к себе прижал, а потом они весь вечер били тарелки, подметали осколки, а утром поехали в магазин и купили новый набор.
— Когда к Мишке поедем? — спросила застенчиво и очень тихо.
— Скоро.
— Она ведь придет в себя?
— Конечно.
— А если нет…то ее отключат от аппаратов и она умрет? Да?
Рывком обнял девочку и прижал к себе.
— Ты что? Никто ее не отключит. Она скоро придет в себя и вернется домой. Даже не думай об этом. У нас в стране нет эвтаназии. И я бы не дал никогда.
— Эй! А я?
Поля втиснулась между Дашей и Демоном и прижалась к нему сама. Грозно посмотрела на Дашку.
— Это мой Дёма, ясно?
Усмехнулся. Вот жеж маленькая ведьмочка.
— Да ради Бога, пусть твой. Я же не маленькая, как ты.
И показала Поле язык. Впервые увидел, как девчонка что-то говорит поперек и чудит.
— И я не маленькая! А ты чужая! Ясно! Откуда ты плишла! Мы тебя не знаем!
Стало больно за Дашку.
Поля хотела толкнуть ее, но Демьян взял малышку за руки и развернул к себе.
— Значит так! Даша нам не чужая она сестра твоей мамы. Мы вместе ясно? Если не будем друг за друга никогда семьей не станем!
Работу нашел сразу, устроился ночным грузчиком в супермаркете, чтоб днем больше времени проводить дома. Платили каждый день наличными. На жизнь хватало, чтоб деньги деда не трогать. Они для Мишки. Они неприкосновенные.
* * *
А сейчас они обе стоят внизу, держатся за руки и смотрят на него с надеждой.
— Давайте вначале я зайду, а потом попрошу и вас впустить, хорошо?
Обе кивнули и долго смотрели ему вслед, смотрели, как он заходит в палату, как прикрыл за собой дверь.
Сделал несколько шагов к ее постели. Остановился в нерешительности. Ужасно хотелось сбежать. Развернуться и валить отсюда, сесть на мот и мчаться куда-то за город. Но вместо этого подошел к кровати, остановился возле изголовья и, выдохнув, опустил взгляд на лицо Михайлины.
Она смотрела прямо на него и на ее лице видны только эти огромные голубые глаза и в них….в них бездна отчаяния и ненависти. В них его совесть и она жрет его поедом, она сжигает его живьем.
Они говорили, я тебе совсем не пара
Я тебе не парень, но это нас не парит
Мы погнали, дай мне руку
Улыбнись, хоть на минуту
Подойди же ближе, подойди и обниму я
Давай просто будем рядом
А больше и не надо
— Прости…
Одними губами, почти беззвучно. А она глаза просто закрыла и, брови сошлись на переносице и лицо перекошено как от боли. И он словно слышит ее оглушительный, немой вопль «НЕТ!»
Глава 16
Вначале он впустил Полю. Медсестра контролировала показатели, чтобы состояние Михайлины не ухудшилось из-за эмоций, пусть даже и положительных. Девочка подошла к матери, а потом зарылась, как котенок в ее руку, ласкаясь щеками. Трогательная картина. Демьян помнил, как точно так же любил прижиматься к рукам мамы. Это особенное ощущение защиты от этих рук. Даже когда ты взрослый, состоявшийся придурок руки мамы нечто запредельно нежное.
В той жалкой лачуге, где она пропивала свою жизнь, даже там эти руки могли ласково взъерошить его волосы и на душе теплее становилось. Жизнь не казалась таким вонючим куском дерьма.
— Мама, мамочка. Я так скучала. Дёма говолит, что ты поплавишься, говолит, что велнет тебя домой. А ты знаешь Дёма тепель наш папа. Он так всем ласказывает. Я знала, что так и будет. Помнишь? Я говолила!
Михайлина смотрит на девочку, глаза наполнены слезами, а он сам готов закричать, готов зарыдать вместо нее. Тонкие пальцы слегка шевелятся и это бессилие видно на ее лице. Бессилие, передающееся и ему, заражающее своей обреченностью и давящей, как каменной плитой грузом немых обвинений.
— Он заблал Дашку и она живет с нами. Я ее не очень люблю. Она командует мной. Сестла твоя.
Глаза расширились, метнулись к Демьяну, потом к двери и застыли, распахиваясь все шире. Увидела сестру, брови вспорхнули вверх и слезы потекли по щекам. Демон кивнул Даше, чтоб вошла. Он одновременно и хотел, и боялся этого момента. Не знал выдержит ли сам видеть эту встречу, понимать сколько было пройдено, сколько она вытерпела ради того, чтобы вернуть свою сестру. Маленькая, беззащитная девчонка. Побои, издевательства, изгнание…и позор.
Он всегда считал, что его с Бодей связывают искренние чувства, что они преданы друг другу и близки, но оказалось, что настоящей преданности и близости он никогда не видел.
Оказывается, люди умеют разговаривать глазами, умеют ими кричать, умеют ими обнимать, сжимать, ласкать. Демон видел этот взгляд отчаянной любви, какой-то дикой радости, облегчения, счастья. Даша прижалась щекой к плечу Михайлины. И ему было страшно, что они что-то сломают в ней, испортят, разобьют. Как будто она вся сделана из тончайшего стекла и ему самому боязно к ней прикоснуться.
