Они шли молча, пока наконец внизу, прямо перед ними, не открылся чудесный вид — дом в окружении всевозможных пышных, удивительных цветов, каскадами низвергающихся с ветвей кустарников, деревьев; красота была такая, что дух захватывало!
Монахиня замерла, затаив дыхание, с восхищением глядя на расстилавшийся под ними пейзаж.
— Какой изумительный вид!
— Хотел бы я посмотреть, как тут было раньше, — ответил Андре. — Вы помните, как все это выглядело тогда?
Она ничего не ответила, и только когда они дошли до конца тропинки и, сойдя вниз, вошли в сад, девушка мягко отвела свою руку от его руки и остановилась, задумчиво глядя на дом.
— Вы помните его? — спросил Андре, сам не зная, для чего он это спрашивает.
Вряд ли, думал он, живя так близко, она никогда не была в имении де Вийяре.
— Я… я не была здесь с тех пор… — Монахиня проговорила это так тихо, что Андре едва мог разобрать слова.
— С тех пор, как граф и вся его семья были убиты? — закончил за нее Андре.
— Д-да.
Андре заметил, как она побледнела; она была так бледна, что, казалось, может вот-вот лишиться чувств, поэтому Андре счел возможным снова взять ее за руку.
— Пойдемте, — твердо сказал он. — Давайте прогоним всех духов и призраков! Будем помнить, что мы живем сегодня, а не в прошлом и пока еще не в будущем! — Андре улыбнулся девушке, подбадривая ее:
— Вот оно, приключение, которое я вам обещал, наслаждайтесь и не думайте больше ни о чем!
Монахиня с трудом отвела глаза от дома и взглянула на него. Затем, стараясь воспринять от него тот же легкий, веселый настрой, она проговорила:
— Так, значит, мы живем настоящим, сейчас и здесь.
— Да, здесь, — повторил Андре, — и я голоден как волк. Думаю, вы тоже не отказались бы позавтракать.
Он провел ее по дорожке, покрытой выступающими из земли корнями, и через заросли кустов вывел прямо к дому.
Едва только они подошли к лестнице, и девушка подняла голову, глядя вверх на полуразрушенный балкон, разбитые ставни и переплетение лиан и бугенвиллий, казалось, обвивающих весь дом, наверху прямо над ними показался Тома.
— Доброе утро, Тома! — окликнул его Андре. — У нас гостья, она будет завтракать с нами!
Негр широко улыбнулся, видно было, что он искренне рад; не тратя времени на разговоры, он поспешил на кухню.
Андре, все так же не выпуская руки монахини, повел ее вверх по лестнице на балкон.
— Боюсь, обстановка не поразит вас роскошью, — признался он, — но Тома постарался — расчистил одну из комнат, и теперь она служит нам то гостиной, то salle-a-manger
[11]
, то спальней.
Девушка засмеялась и через открытую балконную дверь вошла в дом.
В центре комнаты все так же стоял дорожный саквояж Андре, уставленный грубыми белыми тарелками, которые Тома купил здесь же, в деревне; тут же стояла чашка без блюдца, из которой Андре обычно пил кофе.
Монахиня ничего не говорила, только оглядывалась по сторонам; затем подошла к проему, где когда-то была дверь, ведущая в другую комнату.
— Осторожно! — предупредил Андре. — Пол в той комнате — мне кажется, раньше там находилась большая гостиная — совершенно разрушен; даже те доски, которые все еще остались, очень ненадежны.
Монахиня на мгновение приостановилась, потом вернулась к нему.
— Все это… очень печально, — заметила она.
— Вы правы, — согласился Андре, — но мы тут ничего не можем поделать, так что давайте-ка поговорим о чем-нибудь другом, если только, конечно, вы не захотите рассказать мне, как выглядела эта комната, когда вы видели ее в последний раз.
Монахиня покачала головой.
— Я была тогда… в монастыре, — слегка запнувшись, ответила она.
— Ну да, конечно, однако, когда вы пришли сюда с севера и граф приказал построить для вас дом, должны же вы были где-то жить, пока он не был закончен?
Она не ответила; видно было, что ей трудно говорить об этом; возможно, воспоминания о жестокой и кровавой расправе, которая произошла всего лишь четыре года спустя, после того как монахини поселились в этих местах, были еще слишком свежи и приводили ее в такой ужас, что она не могла ни о чем больше думать и ощущала только страх, совсем как тогда, когда она скрывалась в лесу от отрядов черных мстителей.
Впрочем, Андре тоже прекратил свои расспросы, так как в эту минуту в комнату торопливо вошел Тома; он принес еще один деревянный чурбак, заменявший табурет.
— Сиденье для леди, — произнес он, ласково улыбаясь девушке.
— Благодарю вас, Тома, — ответила та, — это очень любезно с вашей стороны. Негр снова исчез.
— Очень приятный человек, — заметила монахиня, присев к столу.
— Большой приверженец воду, — ответил Андре, умышленно стараясь поддразнить ее, чтобы посмотреть, что она на это скажет.
Она лукаво прищурилась:
— Все они такие. Раз в месяц, иногда немного чаще, священник приходит к нам в церковь, чтобы отслужить мессу, и он всегда читает проповедь против воду. — В глазах ее блеснул какой-то огонек, когда она продолжала:
— Тогда я вижу, как прихожане отводят глаза в сторону и какой виноватый у них при этом вид, и я знаю, что если сегодня они смиренно слушают мессу, то не далее как вчера ночью они совершали обряды воду!
— Тома совершенно уверен, что Дамбаллах найдет Сону и я встречусь с ней.
— Вы верите ему?
— Сначала верил, но вчера, когда вы убедили меня, что вы не Сона, я был очень разочарован и совсем пал духом.
— Что же вы теперь будете делать?
— Попытаюсь отыскать то, что, как я думаю, оставил мне граф, — ответил Андре.
— А если вам это не удастся?
— Тогда придется смириться с неизбежным и бросить всю эту бесполезную затею.
— И куда вы поедете? Андре пожал плечами:
— Может быть, в Порт-о-Пренс. Или в Англию. Я ведь уже говорил вам, что там живет моя мать.
— А сюда вы больше не вернетесь?
— Наверное, нет. Гаити — не самое лучшее место для мулата, вы и сами это знаете.
— Вы очень хорошо говорите по-французски, — неожиданно заметила монахиня.
— Благодарю вас. Я считаю это комплиментом, хотя в большинстве случаев мы, люди со смешанной кровью, берем все лучшее от наших родителей; иногда, конечно, бывает и иначе.
Монахиня ничего не ответила; оглянувшись, она с улыбкой смотрела на Тома, который в эту минуту как раз появился в дверях, неся блюдо с яичницей и гарниром из различных овощей.
