— Граф был большим другом папы, и как только он узнал, что мама умерла, он привез меня сюда и сказал, что отныне я буду… его дочерью, о которой он всегда… мечтал.
— Он любил тебя и мог бы гордиться тобой, как горжусь тобой я, — заметил Андре.
Он смотрел на нее долго, не отрываясь, потом сказал:
— Я хотел бы целый день провести здесь с тобой, говоря тебе о своей любви, но мы не должны терять голову; нам нужно как следует все обдумать, выработать план бегства.
— А я действительно… смогу поехать с тобой? — неуверенно спросила Сона.
— Неужели ты думаешь, я мог бы оставить тебя здесь одну? — удивился Андре. — Жизнь моя, в тебе — все мое счастье, и когда я говорю, что не могу без тебя жить, клянусь, я говорю правду!
Она подняла к нему лицо, словно цветок, поворачивающий свою головку к солнцу, и Андре стал осыпать его поцелуями, забыв обо всем на свете, пока земля не начала уплывать у них из-под ног и они не почувствовали, что тела их стали невесомыми и словно воспарили над этим садом, над островом, устремляясь в теплую голубизну неба.
Затем, почти нечеловеческим усилием, Андре заставил себя оторваться от своей возлюбленной и взглянуть на вещи трезво.
— Повяжи свои волосы, моя маленькая златокудрая красавица, — попросил он, — так, чтобы никто не мог их увидеть. Потом мы вернемся в дом и попросим Тома, чтобы он приготовил нам свежую краску для ногтей.
Сона подняла белое полотнище, которое Андре бросил на землю, и несколько раз старательно обмотала его вокруг головы.
Теперь она снова превратилась в юную монахиню, чистую, как снег, какой в первый раз увидел ее Андре.
— Ты прекрасна! — восхитился он. — Но я хотел бы одеть тебя в шелка и атлас, обвить твою шейку жемчужным ожерельем и подарить тебе обручальное кольцо, которое сияло бы так же ярко, как твои чудесные глаза! — Он горько усмехнулся:
— К сожалению, если мне не удастся с твоей помощью добыть сокровище, которое, как ты сказала, оставил мне дядя, у меня вряд ли будет возможность купить тебе хоть что-либо из этих вещей.
— Сокровище здесь, — сказала Сона, — но будет лучше, если ты придешь за ним попозже, ближе к вечеру, незадолго до того, как начнет темнеть.
— А почему не после того, как стемнеет? — заинтересовался Андре.
— Потому что тогда нам понадобится зажигать огонь, и кто-нибудь со стороны может заметить свет и зайти поинтересоваться, что там делается в церкви.
— Так клад зарыт в церкви? Девушка кивнула.
— В письме к моему отцу дядя писал, — объяснил Андре, — что он доверил свое состояние матери-земле и церкви, отдав его под покровительство Господа Бога.
— Именно так он и сделал, — согласилась Сона, — и я покажу тебе, где надо его искать.
— Спасибо, любимая. А теперь давай займемся нашими руками. Потом я провожу тебя до обители.
— Матушка-настоятельница будет обо мне беспокоиться, — виновато улыбнулась Сона. — Правда, я часто надолго ухожу в лес.
— Тебе надо быть осторожнее, гораздо осмотрительнее, — быстро проговорил Андре. — В конце концов, на моем месте мог ведь оказаться настоящий мулат, и он мог бы обидеть тебя.
— Когда мы разговаривали в церкви… я уже тогда чувствовала, что, несмотря на все мои опасения, ты никогда не сделаешь мне… ничего плохого.
— Откуда ты могла знать? — удивился Андре.
— Должно быть, моя любовь подсказала мне это, — просто ответила она.
Он еще раз поцеловал ее, и они направились к дому и поднялись по лестнице на балкон.
Тома уже ждал их, держа в руках мисочку с какой-то жидкостью; как только до Андре донесся запах, исходивший от нее, он сразу понял, что негр уже вскипятил краситель, который скроет белизну их пальцев и светлые полукружья ногтей.
Негр широко улыбался, протягивая им мисочку.
— Ты просто старая лиса, Тома, — засмеялся Андре. — Как ты догадался, что мадемуазель Сона притворяется точно так же, как и я?
— Дамбаллах сказал, что найдет мадемуазель, — спокойно ответил негр.
— Думаю, мы как никогда близки к истине, — прошептал Андре на ухо Соне, — однако для меня останется вечной загадкой, сам ли Тома догадался, что ты не та, за кого себя выдаешь, дошли ли до него какие-нибудь сплетни, или на самом деле барабаны и сам Дамбаллах открыли ему правду.
— Ты прав, мы никогда этого не узнаем, — согласилась девушка, — но он оказался достаточно умен, чтобы сообщить мне правду о тебе.
— Вот уж этого он не должен был делать! — возразил Андре, стараясь казаться серьезным, но не выдержал и рассмеялся.
Тома искусно закрасил лунки ногтей Соны, затем проделал то же самое с пальцами Андре.
— Я понятия не имел, что эта краска сходит так просто, — заметил тот.
— Одно дерево делает темным, другое — белым, — объяснил Тома. — Белые деревья — большой секрет. Мало кто знает.
— Слишком уж тут, на Гаити, много всяких секретов, — проворчал Андре. — Кстати, Тома, раз тут где-то растут эти белые деревья, пожалуйста, набери побольше их коры и положи нам с собой, когда мы будем уезжать.
Негр согласно кивнул, показывая, что он и сам уже думал об этом и знает, как это необходимо.
— Мне пора идти, — сказала Сона, проверяя, высохли ли уже ее ногти.
— Я провожу тебя через лес, — ответил Андре. Они уже пошли к выходу на балкон, как вдруг Андре остановился, будто внезапно вспомнив о чем-то.
— Тома, — повернулся он к негру, — мы втроем должны отправиться в Ле-Кап как можно скорее. Нам нужна еще одна лошадь.
— Я достану ее, — ответил тот. — Это нетрудно.
— Только это должна быть хорошая, выносливая лошадь, — предупредил Андре. — Пожалуй, лучше всего будет объяснить это тем, что одна из наших лошадей захромала. Иначе кому-нибудь может показаться странным, что нам нужны три лошади, хотя нас всего лишь двое.
Негр снова кивнул головой, и Андре, поддерживая девушку под руку, вышел из дома. Они начали подниматься по тропинке, уходящей в глубину леса.
По дороге Сона рассказала Андре, каким чудесным, уютным местом было раньше имение де Вийяре, до того как его сожгли и разграбили.
Андре уже много лет не видел своих дядю и тетю, но, слушая рассказ девушки о них, о том, как они жили, он словно снова видел их перед собой, и ему казалось, что они живы.
Трое их сыновей были прекрасными, трудолюбивыми юношами, всецело поглощенными делами на плантации, а младший к тому же, как вспомнила Сона, был талантливым художником.
— Именно воспоминание о его картинах и подсказало мне мысль, что мы могли бы сами расписать алтарь нашей церкви, — объяснила девушка.
— Так это ты придумала? — обрадовался Андре.
