– Да мало ли что в этом долбаном мире может приключиться, – с облегчением рассмеялся мой друг. – Ты где?
– На дереве.
– В смысле? – удивился он.
– В том смысле, что сижу на дереве и думаю, сможет ли единорог свалить баобаб раньше, чем успокоится.
– Ты точно в порядке? – вкрадчивым тоном поинтересовался Баламут, явно усомнившись в здравости моего рассудка.
– В полном, – отрезал я, глядя, как здоровенная животина отходит для нового разгона. – Сейчас не мешай мне, я занят.
– Скажи, где ты, пойду на подмогу…
– Нет! – зло крикнул я. – Сиди на станции. Защита стариков и Златки на тебе. Разберусь сам. Это приказ.
– Но…
– Это приказ! – прорычал я в рацию. – Как понял?
– Приказ понял. Охранять станцию, – четко ответил Гена.
Вот за что я люблю служак, так это за въевшуюся в мозг дисциплину. Может, и правильно делают, что гробят в них тягу к инициативе, да так, что позже приходится прививать ее заново высшему командному составу, как грушу на яблоню.
Ладно, с Баламутом разберемся позже, а сейчас попробуем успокоить нашего буяна.
Сосредоточившись, я постарался через обруч послать единорогу волну умиротворения и образ зеленеющей под солнцем травки.
Думаете, помогло? Да ни фига подобного!
О тщетности моих попыток сообщило еще одно сотрясание ствола многострадального баобаба.
Мне кажется или к звуку глухого удара действительно присоединился треск? Да оно же два метра в диаметре!
Так, успокоить его не получается, а что, если убаюкать? Только как? Спеть ей колыбельную? Стоп, а ведь мысль не такая уж плохая. Нет, петь я не собираюсь, но в памяти навечно отложилась колыбельная матери. Я мало что помню из времен сопливого детства, но такое не забывается.
Расслабившись, я погрузился в воспоминания.
«Спи, моя радость, усни…»
Мелодия легко всплыла из глубин памяти и подарила успокоение, окончательно вымыла липкую грязь, которую влила в мою голову непонятная тварь. Перенаправив своим эмоции, я отдался этому чувству, даже не обращая внимания на единорога, – так стало хорошо.
Настолько увлекся, что едва не уснул, прямо вися на дереве. Очнулся, когда вцепившиеся в лиану пальцы начали разгибаться.
Осторожно вздохнув, я открыл глаза и посмотрел вниз.
Спит, скотина такая. Спит!
Единорог прислонился к дереву прямо подо мной и даже похрапывал во сне.
И вот как теперь слезть, не разбудив при этом дрыхнущего здоровяка?
Больше всего проблем доставил заброшенный за спину карабин, вдруг оказавшийся очень неудобным и своевольным. Наконец-то мои ноги коснулись мягкого наста из прелых листьев. Так что дальше получилось двигаться вообще бесшумно, но приходилось внимательно выбирать, куда ставить ногу. Не дай бог наступлю на сухую ветку!
Понятия не имею, как глубоко удалось погрузить в сон здоровенного единорога, да и проверять совершенно не хочется.
Сделав небольшой крюк, я все же подобрал убитого бегуна и взвалил его себе на спину.
Хилый-то хилый, а весу в нем оказалось не так уж мало.
Нормальную скорость смог позволить себе только метрах в ста от спящего единорога. Даже на секунду остановился, переживая, не навредит ли кто усыпленной мною животинке. Сам поражаюсь такой заботливости! Но затем подумал, что максимум, что сможет сделать тот же гремучий лев, так это укусить здоровяка за филейную часть.
То, что будет дальше, известно даже самой тупой крысе в этом лесу. Так что никто единорожку не обидит.
Кстати, насчет крыс – когда я удалился от места событий, тахрун тут же оказался рядом и с важным видом семенил справа от меня. Чучу просто распирало от самодовольства. Он явно ждал похвалы, но так и не дождался.
Перебьется, он еще до конца не рассчитался за подставу с гремучим львом.
Несмотря на груз, мне шагалось легко, так же как дышалось и думалось. Даже странно после таких-то передряг. Окружающая обстановка перестала угнетать, и дело не только в том, что опасное давление на сознание сменилось трофейной тяжестью на плечах. Изменения произошли на глубинном уровне. Что-то едва уловимое, но при этом кардинальное.
Это будто входишь темной ночью в старый дом без освещения, да еще и предварительно наслушавшись о нем страшных сказок. Каждой шорох и скрип заставляют вздрагивать и наполняют тени новыми значениями и даже обитателями. Но вдруг ты находишь выключатель, и дом заливает светом. Первое чувство, которое посещает человека в подобной ситуации, – это насмешка над самим собой. Как можно испугаться прошуршавшего в углу таракана или скрипнувшей от сквозняка дверцы шкафа? И всех делов-то – только разница в освещении.
Тут ситуация немного другая. Свет двух лун, с трудом проникавший под крону баобабов, оставался тем же, как и свечение мхов. Изменился я сам, наконец-то полностью приняв свою новую жизнь и новые возможности.
Афоризм «То, что не убивает, делает нас сильнее» затаскали до предела, но его мудрости это не отменяет. Страх ушел, оставив за собой лишь здоровую осторожность. Так что на полосу отчуждения из леса я вышел так, словно заканчивал прогулку по вечернему парку в благополучном районе.
Гена все же не выдержал и, едва камеры на посту управления уловили появление из леса моей фигуры, тут же помчался навстречу. Об этом меня предупредил всплеск эмоций, который донесся со стороны станции. Через десяток секунд из открывшихся ворот выскользнула напряженная фигура Баламута.
Вот он-то как раз все еще воспринимал окружающий мир с максимальной настороженностью. Когда Гена приблизился, я уловил, что от него фонит сложным коктейлем из злости и страха.
– Ты цел? – не глядя на меня и продолжая осматривать окрестности через прицел, спросил Баламут.
– Вроде да, – прислушавшись к себе, ответил я. – Мы там мозгами бодались, а не телами. Помоги дотащить добычу.
Вес дохлого бегуна меня изрядно вымотал, так что я воспользовался первой же возможностью от него избавиться, но Гену эта перспектива не особо воодушевила. До ворот базы оставалось метров сорок, и обеспечение безопасности прохождения этого участка казалось ему более важным делом, чем моя усталость:
– Я лучше прикрою твой отход.
– Расслабься, Баламут, – устало вздохнул я. – Рядом, кроме Чучи, никого нет.
Гена с сомнением сначала посмотрел на меня, затем на тахруна, который словно в подтверждение моих слов коротко присвистнул.
Перевалив тушу бегуна на плечи друга, я с удовольствием потянулся до хруста позвонков.
– Ты мне объяснишь, что это было? – со смешанными чувствами, столь сильными, что я смог их различить, спросил мой друг.
– Не сейчас, – отрицательно мотнул я головой. – Всем нам нужно успокоиться и выспаться. Все завтра.
