– На кого же еще? Я знаю, о чем он говорил с вами в тот момент, когда мы вошли в салон.
– Неужели это было так заметно?
– Я сразу это понял, да к тому же он сделал все возможное, чтобы выбить меня с дистанции.
– Как же это ему удалось?
Лайонел улыбнулся.
– Я не подлец, Астара, и не стану пытаться завоевать ваше расположение обманным путем. Но я люблю вас и могу сказать, что вы самая красивая девушка из всех, каких я встречал в своей жизни!
– Благодарю вас, – ответила Астара. – Только не стоит заблуждаться и видеть в красоте достаточно прочное основание, на котором можно создать семью. Для семейной жизни требуется и очень много других качеств.
Лайонел немного подумал, а потом сказал:
– Вероятно, вы намекаете на то, что нужно иметь еще и мозги. Да, признаюсь, я вовсе не мыслитель, не то что остальные Уорфилды. Увы!
Помолчав, он добавил:
– Говоря по правде, мой отец был очень умен и постоянно подталкивал меня к тому же с такой настойчивостью, что я с раннего возраста проникся ненавистью ко всему, чем пичкали меня в Итоне.
– Я могу это понять, – согласилась Астара. – Мой отец всегда говорил, что самая фатальная для детей вещь – навязывать им свой собственный энтузиазм в отношении какого-то предмета.
– Ваш отец был понимающим человеком. Каждый семестр, приезжая из Итона домой на каникулы, я знал, что там меня ждет очередная взбучка из-за моих неуспехов в учебе.
– И эти “взбучки” все-таки не заставляли вас учиться более прилежно?
– Конечно, нет! Просто я еще крепче стискивал зубы и твердил себе, что все науки – все без исключения! – сплошная скучища и тоска.
Астара засмеялась.
– Я буквально вижу, как вы бросаете вызов вашему отцу и учителям, воздвигая барьер между вами и всем, чему они хотят вас научить.
– Вы это поняли. Уверяю вас, я много страдал из-за своего умного семейства.
В признании Лайонела прозвучало нечто мальчишеское и трогательное, и Астара невольно сказала:
– Я искренне вам сочувствую.
– Вам не понять весь ужас моего положения, когда сначала дядя Родерик, а затем и дядя Джордж совали мне под нос блестящие примеры, – разумеется, среди них не последнее место занимал и Уильям.
– А Уильям умен? – поинтересовалась Астара.
– Он всегда находится в прекрасной форме, чего бы это ни касалось.
– Что вы имеете в виду?
Наступила небольшая пауза, затем Лайонел ответил:
– Забудьте про то, что я сказал.
– Что ж, постараюсь, – согласилась Астара. – Итак, Уильям был первым не только в спортивных играх – об этом мне рассказывал дядя Родерик, – но и в учебе?
– Он постоянно привозил домой награды, а моим уделом были немилосердные порки.
Астара от души рассмеялась.
– Бедный Лайонел! Мне вас искренне жаль, поверьте мне! И в то же время я не сомневаюсь, что вы давно уже все наверстали за свои взрослые годы.
– Я люблю полковую жизнь, но это не мешает моему отцу постоянно качать головой и ворчливо заявлять, что он мечтал иметь сына, который бы сиял на политической арене, как и он сам.
– Невозможно иметь в семье двух политиков! – улыбнулась Астара.
– Я и сам всегда так думал, – согласился Лайонел, – и это вновь возвращает нас к началу нашего разговора.
Он посмотрел на нее через стол и произнес с подкупающей искренностью:
– Я не в силах сказать вам множество красивых слов, которые помогли бы вам понять, что я о вас думаю. Скажу лишь, что я люблю вас. Если вы станете моей женой, я почувствую себя на небесах. Только у меня сложилось впечатление, что вы не захотите открыть мне ворота.
– Все происходит слишком быстро, я еще не поняла, чего мне хочется, – твердо заявила Астара. – И это касается абсолютно всего.
– А когда поймете, то счастливчиком, несомненно, окажется Уильям, – произнес Лайонел с внезапной горечью в голосе. – И для этого мне даже не нужно смотреть на карты или на линии вашей руки. Все ясно заранее.
– Глядя на висящую над камином картину, я часто вспоминаю, – сказала Астара, – как три богини, представшие перед Парисом, пытались повлиять на его решение, обещая ему разные заманчивые награды.
Лайонел бросил взгляд на полотно, и Астара поняла, что содержание картины не говорит бравому титану ровным счетом ничего.
– Афина, – продолжала Астара, – пообещала Парису, что он всегда будет выходить победителем из любого сражения.
– Неужели? Ничего себе! – воскликнул Лайонел. – Неплохо получить такое! Ведь, вероятно, она имела в виду под сражением не только поле настоящей битвы.
– Я полагаю, она имела в виду, – пояснила Астара, – что он станет победителем во всем, чего добивается.
– Жалко, что эта богиня – как, вы сказали, было ее имя? – не может оказаться здесь. А то бы она навела на меня свои волшебные чары, и я тогда смог бы добиться вашего расположения!
– Если бы это произошло, то я думаю, что в скором времени вы стали бы видеть во мне обузу, – предположила Астара. – Солдаты ведь лучше выполняют свой долг, когда они свободны от семьи.
– Почему вы так считаете?
– Ну, допустим, вас направляют вместе с полком куда-нибудь в дальние края. Жена и маленькие дети сразу же станут вас стеснять.
– В такой ситуации мне просто пришлось бы выбирать – оставить вас дома, в Англии, или подвергать всем неудобствам, какие приходится переносить в походах женам военных.
Не успела Астара возразить, как он закончил свою мысль:
– Но в моей ситуации все обстоит немного иначе, так как маловероятно, что королевская гвардия будет когда-либо направлена в Индию или в другой Богом забытый край. У меня нередко создается впечатление, что мы существуем просто для украшения.
– Ваш полк отличился при Ватерлоо, и там, как я понимаю, вы тоже были украшены – наградой.
– Там было просто здорово! – воскликнул Лайонел, и его глаза зажглись восторгом. – Пожалуй, больше никогда в жизни я не испытывал такого подъема.
Он увидел, что Астара приготовилась его слушать, и, чуть помедлив, стал рассказывать.
– После битвы все только и говорили, что об ужасах, о бойне, об убитых и раненых, а мне больше всего вспоминается охвативший меня тогда восторг!
Астара чуть заметно улыбнулась, потому что в его голосе и теперь звучало воодушевление.
– Возможно, я был слишком молод, – продолжал Лайонел, – но мне ни на секунду не пришла в голову мысль о нашем поражении. Да и потом, с нами ведь был сам Веллингтон! Разве можно было не верить в победу, если он возглавлял наше войско?
