Я: На 60 % пошутила.
ОН: То есть 40 % тебя хочет этого?
Я: Хочет чего?
ОН: Замутить со мной. Ты хочешь сунуть нос в дела моего члена.
Из меня вырывается смех. Внезапно я больше не чувствую себя такой расстроенной.
Я: Как скажешь. В любом случае бессмысленный разговор. Как ты сам сказал, ты не в деле.
Я откладываю телефон и сажусь. Общение с Хантером всегда поднимает мне настроение. Я все еще ухмыляюсь, и мой аппетит официально вернулся. К счастью, внизу меня ждет куча еды, забронированная на мое имя.
Уже поздно, почти полночь, когда Хантер снова мне пишет. Я как раз ложусь в кровать, и на экране телефона высвечивается сообщение.
ХАНТЕР: Если бы я был в деле, я бы вообще от тебя не отставал, Деми.
19
Деми
После Дня благодарения я чувствую себя на удивление отдохнувшей. Было здорово увидеться с моими кузенами и сумасшедшей семьей, а папа в конце концов успокоился по поводу ситуации с Нико. Он извился за то, что не обратил должного внимания на мои чувства, и я приняла его извинения. А потом почти час он пытался убедить меня нанять в следующем семестре репетитора для поступления в медшколу, пока я наконец прямо не сказала ему, что до следующего года мне неинтересно даже думать о поступлении. Ему это совершенно не понравилось. Поэтому я задобрила его, сказав, что летом возьму дополнительные занятия по естественным наукам, чтобы в следующем году появилось время для подготовки к поступлению. И это ему понравилось.
Я понимаю его, правда. У моего отца было сложное детство. Он вырос в грязи и нищете в Атланте и из кожи вон лез, чтобы выбраться из этой канавы. Благодаря своему гениальному интеллекту он экстерном закончил старшую школу на отлично и получил стипендию для обучения в Йеле. Тогда он и встретил мою маму и женился на ней. Она была из Майами и хотела вернуться туда после окончания колледжа, поэтому папа уехал с ней и проработал почти два десятилетия в главной городской больнице, прежде чем переехать в Массачусетс.
Папин тяжелый путь и его непревзойденное трудолюбие сделали его тем, кем он является сейчас, и он учил меня ценить усердный труд со дня моего рождения. Когда я была подростком, он настоял, чтобы я стала волонтером по работе с населением и увидела, у скольких людей нет тех привилегий, с которыми я родилась. Он хотел, чтобы я понимала, как мне повезло. И я полностью это понимаю.
Но постоянно стараться соответствовать высоким требованиям моего отца может быть очень утомительно.
И хотя папа больше не заговаривал о Нико на этих выходных, это не помешало ему несколько раз размыто высказаться по поводу того, что все мы не без недостатков и все люди совершают ошибки. Эти реплики не были именно про Нико, но я понимала, на что папа намекает.
Что ж, жаль. Папе придется с этим смириться. Его стояк на моего бывшего в конце концов смягчится и, надеюсь, снова затвердеет на того, с кем я буду встречаться в будущем. И если это не самая отвратительная аналогия, которую я только проводила, то не знаю, что может быть еще отвратительнее. Я не хочу думать, что у моего отца на кого-то встает. Я не хочу думать, что у моего отца есть пенис, и точка.
Что касается идеи с кем-то замутить, которую я обсуждала с Хантером, я чувствую себя все больше и больше к этому готовой. Я даже немного взволнована, когда утром в понедельник иду на занятия.
На мне парка с капюшоном с меховой опушкой, большая сумка через плечо, меховые ботинки, а в руках горячая чашка кофе.
Говорят же: одевайся соответственно работе, которую хочешь получить. А я одета соответственно времени года, которое хочу видеть. Сейчас конец ноября, но снега до сих пор не было, и я начинаю уставать от этого странного переходного периода, когда на деревьях нет листьев, а на земле – снега. Ненавижу эту мрачность.
Мы с Ти-Джеем и Паксом обсуждаем прошедший День благодарения, пока не заходит профессор Эндрюс. Хантер рано утром написал, что не сможет прийти на занятия, потому что проходит медосмотр у их командного врача.
Но я вижу его в тот же день, когда он приходит на наш – хнык – последний сеанс. Мои бланки заполнены записями. Хантер закончил изучать диагноз. Теперь ему осталось лишь написать технический документ, а мне – подготовить тематическое исследование и подробную диагностику, но их нужно сдать только через несколько недель.
– Раз уж мы официально закончили, можно мне рассказать тебе про твой диагноз? – спрашиваю я его.
– Я весь внимание, – с ухмылкой говорит Хантер. Он разлегся на козетке, подложив под голову голые руки. Ему, по его же словам, всегда жарко, поэтому каждый раз в моей комнате он раздевается до майки или футболки, хвастаясь своими бицепсами.
– Поздравляю, ты страдаешь нарциссическим расстройством личности с долей асоциальности.
– Ты хороша.
– Спасибо. Я поняла это где-то после второго сеанса, но нарциссизм очень сложно правильно диагностировать, – говорю я, и мы начинаем обсуждать это расстройство и то, что узнал о нем Хантер. Он соглашается, что случаи с нарциссизмом представляют сложность, тем более что нарциссисты хорошо умеют манипулировать людьми, в том числе психологами.
– Мой отец превратил нашего психотерапевта в свою марионетку, – признается Хантер.
Я пытаюсь скрыть свое нетерпение. Я не хотела сама поднимать эту тему, но я много думала о нашем последнем сеансе. Срыве Хантера. Его признании, что все это время мы обсуждали его отца. После этого сеанса моими мыслями завладел разрыв с Нико, но сейчас я думаю только об этом, осторожно изучая Хантера.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить с ним все это дерьмо, – говорю я тихим голосом.
Он пожимает плечами.
– Все нормально. У других людей бывает и хуже.
– И что? Мой парень изменил мне, а другие женщины могут быть тридцать лет замужем за изменщиком и воспитывать с ним шестерых детей. То, что у кого-то бывает хуже, умаляет мою проблему? Всегда найдется кто-то с более дерьмовой жизнью, чем у тебя. Но это не превращает дерьмо твоей жизни в розы.
Он резко выдыхает.
– Да, это правда. Ты слишком умная для своего же блага.
Я хмыкаю.
– Я знаю. И я искренне так считаю. Мне очень жаль, что твой отец заставил пройти тебя через это.
– Спасибо. – В его интонации сквозит… благоговение? Не могу понять. Но он явно искренне благодарен мне за мои слова.
А потом я вспоминаю, что он сказал «наш психотерапевт», и я подпрыгиваю от удивления.
– Стой, твой отец все-таки пошел к психотерапевту? Добровольно?
– Вообще не добровольно. Это был один из редчайших случаев, когда мама попыталась постоять за себя. Она сказала ему, что если он не начнет вести себя по-другому, то она уйдет от него. Конечно, в это никто не поверил, но, видимо, серьезность в ее голосе заставила его капитулировать. И мы пошли к семейному психотерапевту. Мама решила, что нам с папой тоже надо прояснить все между нами, поэтому меня заставили пойти. Господи, это был какой-то цирк.
