– Что?
Он кривит лицо.
– Мой сын – чертов придурок. – Он говорит это тихо, чтобы услышала только я.
Я перестаю хмуриться и слабо улыбаюсь.
– Да.
Слава богу, Нико еще не спустился. Надеюсь, он прячется в своей спальне. Нас ведут в гостиную, где Дора с Алисией начинают вокруг меня хлопотать, пока Хоакин готовит напитки для моих родителей.
А потом я слышу его голос.
– Деми.
Я медленно поворачиваюсь. В отличие от меня, Нико уделил своей внешности особое внимание. Он выбрал черные брюки и белую рубашку, у которой расстегнул верхнюю пуговицу. Его волосы зачесаны назад, и он чисто выбрит. Он очень хорошо выглядит, но его вид вызывает у меня только мягкое равнодушие. Я думала, что, когда мы встретимся лицом к лицу, это будет ужасно. Что у меня ускорится пульс, что я почувствую укол тоски. Но нет. Наоборот, мне его жаль. Когда он выходит вперед, то практически напоминает мне маленького мальчика. Он начинает раскрывать руки, и я быстро качаю головой.
– Давай не будем, – советую я.
Разочарование заполняет его глаза.
– Ладно тебе, Деми.
Не успеваю я оглянуться, как в моей руке оказывается стакан. Правда, это только газировка, а не полный до краев стакан текилы, которую я бы сейчас предпочла. Но все же. Мама пришла на помощь!
– Давай поможем Доре с ужином, – пищит она, отводя меня на кухню.
Я следую за ней, не оглядываясь на Нико.
Ужин проходит ужасно неловко, по крайней мере для меня. Если для родителей тоже, то виду они не подают.
Каждый раз, как Нико ко мне обращается, я вежливо отвечаю. Но говорю я коротко и не распространяюсь по поводу того, что он спрашивает. Он признается, что уволился из транспортной компании, и я даже бровью не веду, потому что мне все равно. Потом он рассказывает о своей новой работе в качестве повара на выдаче в «Закусочной Деллы». Это меня тоже не интересует, я только делаю себе в уме заметку больше там не есть. Он либо плюнет мне в еду, либо подмешает приворотное зелье.
После ужина мужчины выходят на выложенную кирпичом террасу, чтобы выкурить кубинские сигары, а женщины убираются. Может быть, это старомодно, но так было всегда. Мы с Алисией загружаем посудомоечную машину, а затем вручную моем более крупную посуду. Она рассказывает о восьмом классе и своих друзьях, а я передаю ей кастрюли и сковородки, чтобы она их вытирала.
– Поверить не могу, что вы с Нико больше не вместе, – ноет она. – Мне так грустно.
– Я знаю, милая, но не всегда все получается так, как хотелось бы, – уныло говорю я. – Принесешь со стола ту огромную салатницу? Кажется, нам осталось помыть только ее.
Когда Алисия убегает, ко мне подходит Дора.
– Николас рассказал мне, что наделал, – тихо говорит она. – Знай, Деми, я очень в нем разочарована. Я не так его воспитывала.
Я гляжу в ее печальные глаза.
– Я удивлена, что он рассказал вам правду, а не попытался выставить себя жертвой.
Она фыркает.
– Этот мальчик не умеет лгать своей маме, ты же знаешь.
Это правда. Нико – полностью маменькин сынок. К тому же кубинские женщины пугающе проницательны: они могут читать мысли. Если бы он попытался солгать, то Дора поняла бы это сразу.
– Ему же хуже, Деми. Я правда так считаю, хоть он и мой сын. И ты же знаешь, что всегда будешь для нас как дочь, несмотря ни на что.
– Я знаю. – Я тепло ее обнимаю и впервые за весь вечер чувствую волну тоски, которую не почувствовала с Нико. Я люблю его родителей, и из-за этого чувствую искреннюю грусть, напоминающую, что теперь все будет по-другому, потому что мы с Нико больше не вместе.
Но все меняется. Отношения развиваются. В твоей жизни могут оставаться одни и те же люди, которых ты знал годами, только однажды они начинают играть другую роль.
Я сглатываю слезы, отворачиваясь к крану, и вытираю руки.
Десерт подается в гостиной, где Алисия уговаривает всех поиграть в настольную игру.
– У меня есть новая, она называется «Зомби!», – восклицает она, и я взрываюсь смехом.
– О, я ее знаю, – сообщаю я тринадцатилетней девочке. – Я много раз играла в нее у друга. В последний раз он меня убил.
Она ахает.
– Тебя принесли в жертву!
– Да.
– Что за друг? – с подозрением спрашивает Нико.
Я хочу сказать, чтобы он не лез не в свое дело. Но я не могу быть грубой перед его семьей.
– Никто, – туманно говорю я.
Он поднимает бровь.
– Да ладно? Никто?
По какой-то причине папа решает, что это и его битва тоже.
– Что это за друг? – спрашивает он.
Я закатываю глаза от его строгого тона.
– Мой друг Хантер.
– Хоккеист? – спрашивает Нико, сверкая глазами.
– Да, хоккеист. Тот самый, которого ты со своими маленькими дружочками…
– Я знаю, о ком ты, – перебивает он с предупреждающей ноткой в голосе. О, он не хочет, чтобы я настучала на него его родителям. Конечно, нет. Доре ни черта бы не понравилось, если бы она узнала, что ее мальчик избивает людей без причины.
Наши взгляды на мгновение встречаются. Нико боится, что я наябедничаю, но я молчу, и он расслабляется.
– Хантер и его соседки очень смешные, – вместо этого говорю я, глядя на Алисию. – У них пару раз в месяц проходят вечера настолок, и в последнее время они выбирали эту игру. Но мне кажется, она не очень подходит для сочельника, милая. Может, поиграем в шарады?
Мама хлопает в ладони.
– Да-а-а! Давайте!
Дора улыбается дочке.
– Сходи найди те карточки для шарад, которые мы сделали в прошлом году, мами. Они должны быть в шкафчике с играми в общей комнате.
Алисия взволнованно убегает.
Я встаю с кожаного дивана.
– Я хочу пойти взять конфет из миски в столовой. Может, кто-то еще хочет?
– Я поражаюсь, как твои зубы еще не сгнили, – со вздохом ворчит мать Нико.
– Хорошие гены, – говорю я, сверкая белыми жемчужными зубами. Я сладкоежка, но кариеса у меня ни разу не было.
Я ухожу в другую комнату и начинаю рыться в миске в поисках чего-то вишневого. Не проходит и пяти секунд, как со стороны двери слышится хриплый голос Нико.
– Мы можем поговорить?
Этого я и боялась.
– Нам не о чем говорить.
Он заходит в комнату.
– Слушай, я не буду пытаться тебя вернуть, если ты этого боишься. Я понимаю, все кончено.
