Потом тысячи глаз моргают в унисон и открываются навстречу новому миру.
Столько умов объединила вспышка энергии, которую высвободила Ниа во время своего падения.
Столько разумов с восторгом подключаются к Сети.
Люди выходят на улицы и все вместе устремляются к точке назначения.
Шагают вместе, как один.
* * *
За много километров от Международного выставочного центра, в доме престарелых городка Шейдисайд Уоллес Джонсон роняет планшет, его глаза широко открываются от удивления и радости, когда невидимая Сеть проходит сквозь его мозг. Очередной скучный вечер вдруг стал гораздо интереснее: впервые за более чем десятилетие Уоллеса ждут на вечеринке. На настоящей вечеринке, не на мероприятии в стиле диско или луау
[19], которые периодически устраивают в доме престарелых, когда толпа восьмидесятилетних людей делает вид, что веселится. Обычно Уоллес часами мог проводить перед планшетом, просматривая видео на этом интернет-сайте, YouTube. Особенно ему нравятся ролики, в которых молодые пары отправляются на каникулы, пьют пина коладу и дремлют на белом песочке в тропическом раю – в такое место он бы с удовольствием отправился. Хотя бы разок, вместо того чтобы проводить каждые чертовы выходные, усаживая детей на пассажирские сиденья автомобиля, перед отправкой в гости к родителям Карен, проживающим в Покипси.
«Когда дети вырастут», – всегда отвечала она, если муж предлагал отправиться в путешествие. Только они вдвоем. Вот только Карен умерла, не дожив неделю до выпускного их младшего сына, и это стало концом всего. Она уже никогда не пройдется по белому песку, да и он тоже. Порой, просмотрев энное количество роликов про чужие каникулы, Уоллес чувствует себя немного взбодрившимся и строчит гневное письмо дочери, в котором ядовито замечает, что раз уж она упекла его в дом престарелых, то могла бы выбрать место, в котором зима не длится по восемь месяцев в году.
Но сегодня вечером все по-другому. Мгновение назад он смотрел видео, а уже через секунду вдруг понял, что у него впереди важное дело.
– Вечеринка, – бормочет он, и его губы растягиваются в улыбке. – Ничего себе! Ага, лучше поторопиться.
Старик поспешно сует ноги в мокасины и сдергивает с вешалки пальто. В любое другое время он призадумался бы, не нужно ли приодеться ради такого случая, но стоит ему остановиться всего на секунду, как его словно подхватывает волна и выносит из комнаты.
«Никаких галстуков. Нет времени. Нужно идти».
Он целенаправленно шагает по коридору, легко спускается по застеленной ковром лестнице, идет к светящемуся знаку «ВЫХОД». Вспоминает, что его бумажник остался в комнате наверху и на миг останавливается – у него же нет денег ни на такси, ни на автобус – а потом шагает дальше, не оглядываясь, и широко улыбается. Разумеется, ему не нужен билет на автобус, ведь его подбросит один из его друзей.
– Не придется потеть, – бормочет он себе под нос. – Никаких проблем.
Старик бодрой рысцой минует пост дежурной медсестры, поворачивает в сторону кухни – за ней находится служебный вход. Не стоит беспокоить охранников; он просто сбежит через служебный вход и будет таков. Уоллес легко находит дверь и уже берется за ручку, как вдруг ему на плечо опускается чья-то рука.
– Мистер Джонсон, вам нельзя здесь находиться, – говорит медсестра. Ее губы сжимаются в тонкую, неодобрительную линию. У нее на груди именная табличка с надписью «ДЖЕННА», но Уоллес ее не узнает, и его охватывает приступ иррациональной злости из-за того, что эта незнакомка знает его имя, из-за того, что она задерживает его, хотя ему нужно быть совсем в другом месте.
– Пустите меня! – рявкает он. – Мне нужно идти.
– Вам нужно вернуться наверх, – заявляет эта негодяйка.
Ярость Уоллеса разгорается с новой силой, но это не злость обиженного на жизнь пенсионера, который любит поворчать, мол, в годы моей юности все было лучше. Эта злость намного мощнее, она всеобъемлюща. Ярость собирается в его груди в одну точку, как сжатый кулак. Он уворачивается, отступает на шаг, и заветная дверь немного приближается.
– Мне нужно туда, – говорит он. – Вы не понимаете. Вы не часть этого.
Медсестра расправляет плечи и тянет к старику руки, явно вознамерившись схватить его за плечи.
Рука Уоллеса взлетает вверх, словно атакующая змея, и ударяет медсестру по щеке.
Женщина вскрикивает и прижимает ладони к щекам, а Уоллес не теряет ни секунды. Он хватает медсестру за голову, его пальцы впиваются в ее пальцы, а потом он дергает ее на себя и бьет коленом по лицу. Раздается тошнотворный хруст: нос медсестры ломается, и она падает на пол, жалобно стеная.
– Нельзя опаздывать, – довольно говорит Уоллес и проворно выскакивает на улицу, в объятия ночи. Он еще ни разу в жизни не бил женщину, но сейчас весело думает, что совершенно не расстроен, ведь у него не было другого выхода. В конце концов, ему нужно быть в другом месте.
Пятьдесят лет назад, когда Уоллес учился в старшей школе, он как-то раз подрался с десятком парней во время бейсбольного матча. Он даже не помнил, из-за чего началась та потасовка, знал только, что должен в ней участвовать. Уоллес давно не вспоминал о том вечере, о сердитом сопении, шарканье ног, звуке ударов, хлюпанье грязи под ногами, о том, как кулак погружается в чью-то плоть, – но он думает об этом сейчас, хотя его тело давно состарилось, а в воздухе не витает запах пота и крови. Будь он проклят, если сейчас не чувствует себя солдатом, готовым пойти в атаку.
И, черт возьми, это просто потрясающее ощущение.
* * *
– Мы едем не в ту сторону.
Шестой удивленно смотрит на Оливию, потом переводит взгляд на зеркало заднего вида – в нем по-прежнему отражается нависшая над Международным выставочным центром огромная туча. Кэмерон Акерсон и старик внутри – так близко, что Шестой бесится от бессилия, ведь ему так хочется схватить их обоих, зафиксировать и день за днем неторопливо изучать, посмотреть, что у них внутри… Однако даже он согласился, когда Оливия приказала отступить к месту встречи, дождаться прибытия подкрепления и лишь потом выдвигаться к цели. В конце концов, она начальница, ей решать, так что теперь Шестой немного нервничает, наблюдая, как Оливия застыла на сиденье, зрачки у нее расширились, а сама она заявляет, что они едут не туда.
– Мне казалось, вы сказали…
– Плевать, что я сказала! – кричит Оливия, срываясь на недовольный визг – Шестой и не подозревал, что она способна так верещать. – Мне нужно обратно! Меня пригласили!
Шестой внимательно на нее смотрит, и волосы у него на затылке встают дыбом. Точки на висках Оливии, которые подключены к программам, управляющим ее телом, обычно такие маленькие, что их можно принять за веснушки, вдруг начинают светиться у нее под кожей, как рождественская гирлянда. Что-то – или кто-то – химичит с ее системами жизнеобеспечения.
