От автора
В начале XVII столетия английские аристократы научились разбираться в живописи и принялись собирать коллекции для своих родовых замков.
Величайшим портретистом эпохи был сэр Антонис Ван Дейк. На его полотна впервые обратили внимание проезжие дворяне, еще когда он работал в Рубенсовской мастерской в Антверпене.
Такие люди, как Томас Говард и граф Эйрондейльский, убедили Ван Дейка приехать в Англию.
Одиннадцать лет спустя, когда его талантом восхищалась уже вся Европа, он вновь возвратился в Англию, чтобы начать работу над рядом портретов членов королевской фамилии.
Тройной портрет Карла I является блестящим образцом его мастерства.
Другими шедеврами Ван Дейка стали великолепные портреты Томаса Вентворта, графа Стаффордского, лорда Дерби и графа Пенбрука.
На каждой картине Ван Дейка обращают на себя внимание мастерски выписанные тонкие пальцы аристократических рук, по которым его произведения можно с первого взгляда отличить от полотен других художников.
Глава первая
1874
Когда экипаж повернул к Гросвенор-сквер, Оделла начала нервничать.
Всю дорогу из Флоренции она радостно предвкушала, как вернется домой и вновь увидит отца, — а теперь тщетно старалась прогнать подступающую тревогу.
После того как умерла его супруга, отец Оделлы, прожив год в тоске и одиночестве, женился второй раз.
Несколько обеспокоенно он сообщил дочери, что намерен взять в жены вдову — леди Дин.
Оделла хорошо помнила смятение, охватившее ее при этом известии.
Она уже видела леди Дин.
С легким презрением Оделла подумала, что леди Дин всегда преувеличенно заискивала перед отцом.
Оделла любила отца и понимала, как отчаянно он тоскует, — она сама тосковала не меньше.
Тем не менее она была слишком тактична, чтобы протестовать.
Эсме Дин еще до свадьбы переехала к ним и сделала это с редкой невозмутимостью.
Впрочем, Оделла вынуждена была признать, что ее мачеха весьма привлекательна.
Каждому, с кем она встречалась, Эсме Дин неизменно говорила наиболее лестные вещи, и любое ее замечание, любой жест оценивались обществом так: «бесподобно!»
В разговоре с мужем она никогда не упускала случая сделать комплимент его уму, внешности или высокому положению.
Размышляя об этом, Оделла упрекнула себя в излишней критичности — но в душе она по-прежнему была уверена, что это всего лишь поза и лицемерие.
То, что говорила леди Дин, не имело никакого отношения к ее истинным чувствам.
Одним словом, Оделла не удивилась, когда сразу же после свадьбы новоиспеченная графиня принялась втолковывать мужу:
— Оделла настолько умна, дорогой — так же, как ты, — что нам надлежит позаботиться о том, чтобы ее способности не были растрачены впустую.
А самой Оделле она говорила так:
— Тебе абсолютно ни к чему быть одновременно красивой и умной. Ты не должна так много читать и портить свои очаровательные глазки!
Очень скоро выяснилось, что эти замечания были всего лишь «ступеньками».
Мачеха решила, что Оделла должна уехать за границу, чтобы окончить так называемую «высшую школу».
В Англии имелось два или три таких заведения, но графиня считала, что для Оделлы они не годятся.
— Люди, которым я доверяю, сказали мне, — говорила она графу, — что пансион для благородных девиц во Флоренции известен своими блестящими преподавателями.
Она сделала паузу и с улыбкой добавила:
— Аристократы со всего мира отправляют туда своих дочерей, а что может быть лучше для нашей милой крошки Оделлы, чем умение свободно изъясняться по-французски и по-итальянски?
Оделла не стала возражать, ибо знала, что это безнадежно.
Еще труднее ей было смириться с изменениями, которые леди Дин внесла в интерьер двух лондонских домов .графа: их обстановка всегда была гордостью ее матери!
К счастью, думала Оделла, новая графиня .не добралась до Шэлфорд-Холла, их загородного поместья.
Зато в Лондоне она уволила всех прежних слуг и наняла вместо них новых.
Оделле, когда это случилось, опять пришлось проявить рассудительность и смолчать.
Она понимала, что отцу будет неприятно, если она поссорится с. мачехой сразу же после свадьбы: опьяненный своей молодой и красивой женой, он не был расположен выслушивать упреки в ее адрес.
Наконец наступил момент, когда графиня сказала прямо:
— Дорогая Оделла, у меня есть новости, которые, я уверена, тебя обрадуют. Ты знаешь, милое дитя, что я пекусь только о твоем счастье, но вместе с тем я хочу, чтобы, впервые выехав в свет, ты имела огромный успех.
Она сделала паузу и, поскольку Оделла ничего не ответила, продолжала:
— Ваш отец, который так благороден, что думает прежде всего о других, нежели о себе, согласился со мной, что ты должна на год уехать во Флоренцию!
Графиня негромко рассмеялась теги удивительным смехом, который ее поклонники сравнивали с нежным звоном серебряных колокольчиков, и добавила:
— Проучившись там год, ты станешь такой же умной, как твой замечательный отец, а кроме того, приобретешь изящество манер, которое необходимо каждой женщине, если она хочет блистать в лондонском обществе.
У Оделлы перехватило дыхание, но она просто спросила?
— Когда вы хотите, чтобы я уехала, папенька?
— Немедленно! — ответила за него мачеха. — А вернувшись ровно через год, в это же самое время, ты ворвешься в Лондон подобно метеору и всех нас ослепишь!
Она опять засмеялась.
— Ты — счастливица, просто счастливица, моя дорогая! И конечно, этим счастьем ты обязана своему послушанию и уму твоего отца, который, я знаю, будет скучать, пока ты будешь вдали от него.
Усилием воли Оделла заставила себя произнести слова благодарности.
В то же время она отлично понимала, что мачеха преследует свои цели и теперь наконец добилась того, чего хотела.
Однако, когда Оделла поднялась наверх, ее ждал удар.
Оказалось, что «нянюшка», которая с самого рождения Оделлы была рядом с ней, получила уведомление от графини, что в ее услугах более не нуждаются.
Узнав об этом, Оделла бросилась ей на шею со словами:
— Тебе нельзя уходить, нянюшка, я не могу тебя потерять! Мама всегда говорила, что ты будешь с нами всю жизнь!
