- Идем.
Всего одно слово – и отец повел ее за собой в комнату матери.
Они вошли, и дверь за ними закрылась.
Лидия нервно теребила пальцами кружево своего детского платья. Ей не нравился душный запах лекарств и крови, висевший в воздухе. Не нравился полумрак и задернутые гардины. Не нравились лица фрейлин, столпившихся здесь. Не нравилась эта большая кровать, в которой тонула ее бледная, похожая на привидение мать.
Лицо королевы приобрело болезненный пепельный оттенок, сухая кожа натянулась на скулах. Сидевшая рядом врачевательница смачивала влажной губкой ее рот, потрескавшийся в горячке. И только глаза королевы продолжали жить на изможденном лице. Она протянула мужу и дочери тонкую руку, высохшую и похожую на птичью лапку.
- Простите, мой король, я снова вас подвела, - услышала Лидия тихий, бесплотный шепот. И с трудом узнала в нем некогда звонкий голос матери.
На ее глазах отец опустился на колени возле кровати умирающей. Сжав безвольную руку, он начал покрывать ее поцелуями.
- Полноте вам, моя королева, вы не можете меня подвести. Это я вас подвел. Я виноват.
- Это уже не имеет значения. Мы оба знали, что может случиться, и все же рискнули. Вы видели ее?
Он кивнул.
- Значит, вы уже знаете. Я так хотела подарить вам сына, - лицо королевы озарила мечтательная улыбка, которая сразу поблекла. – Но, видимо, не судьба…
Лидия ждала, когда мать обратит внимание на нее. Но вместо этого королева вдруг собрала последние силы и подалась вперед, впиваясь в лицо супруга неистовым взглядом.
- Фабиан! Поклянитесь! Поклянитесь мне всем святым, что позаботитесь о моей дочери! Обещайте, что сбережете ее! – В ее тоне прорезалась одержимость умирающего. - Я знаю, что говорит людская молва о таких, как она. Чернь страшится всего, что выше ее понимания. Но Древняя кровь не проклятие – Древняя кровь это дар. Вы знаете это не хуже меня!
- Клянусь, - раздалось в ответ.
И Лидия увидела, как мать с облегченным вздохом упала на подушки. Остекленевший взгляд королевы уставился в потолок.
Прошла пара минут, и отец поднялся с колен. Отпустил безвольную руку жены, а потом закрыл ей глаза.
- Свершилось! – сказала Симона, ложа руку на плечо принцессы.
Кто-то поднял гардины. Скрипнули ставни, впуская в комнату свежий воздух. На ветру затрепетал белый флаг – символ смерти. А через мгновение где-то высоко над головами раздался глухой удар.
За ним еще один, и еще.
Это палили пушки на главной башне, возвещая народу смерть королевы.
И все это время Лидия молча кусала губы, чувствуя, как по щекам текут слезы, как душит обида, не давая вдохнуть. Как детскую грудь распирает от боли.
Ей хотелось оттолкнуть фрейлину. Завизжать что есть сил. Наброситься на мать, схватить ее мертвое тело за плечи и затрясти, мстя за свое бессилие.
Почему ее мать перед смертью думала не о ней? Не о любимой дочери? Она же ее любимая доченька, мама всегда так говорила! Смеясь, называла Лидию плодом любви. Все остальные дети были лишь попыткой получить долгожданного сына.
Так почему же последние мысли матери были о той, что отняла ее жизнь? Об этом уродливом существе, что высосало все ее силы? Она беспокоилась о нем, умирая. И не думала о других своих детях!
Как же она могла?!
Детский разум не мог ни понять, ни принять того, что свершилось.
А потом были пышные похороны. Траурный кортеж, белые вуали и охапки свежих лилий, срезанных в королевской оранжерее. Много чужих людей со скорбными лицами. И суровый, нелюдимый отец, который больше не приходил в детскую, ссылаясь на государственные дела.
Пять принцесс остались с новой сестрой. Этим странным, молчаливым созданием, которого побаивались даже няньки. Оно ело, спало, пачкало пеленки и ни разу за все время не издало даже писка. И кто-то сказал, что принцессу Валенсию надо было отдать лесным духам, ведь среди них ей самое место.
Кто донес королю бабские сплетни – никто не узнает. Только в один из дней вся обслуга из детской внезапно исчезла. Ее заменили незнакомые люди. Вместо привычной няньки появилась высокая сухопарая льера с жестким лицом. Гувернантка. Она одела принцесс, посадила в карету и привезла в главный храм, где уже ждал отец.
Там, они принесли ему клятву, что будут любить и беречь свою младшую сестру несмотря ни на что. Ведь так хотела их мать.
Мать, которая их предала!
***
- Принцесса, так вы скажете, почему я не могу взять в жены эту деву? Или продолжите прожигать меня взглядом?
Резкий голос заставил ее очнуться.
Лидия судорожно втянула воздух сквозь сжатые зубы. И вдруг поняла, что стоит посреди бального зала, окруженная молчаливыми даргами.
Смерть матери осталась в далеком прошлом, но обида по-прежнему жгла. Словно и не было всех этих лет. Словно мать только сейчас закрыла глаза. И ее последние слова продолжали звучать в голове Лидии ненавистным набатом:
«Поклянитесь! Поклянитесь мне всем святым, что позаботитесь о моей дочери! Обещайте, что сбережете ее!»
И снова, как и тогда, на ее глазах показались злые слезы – признак ярости и бессилия.
- Да, Ваше Владычество, - заговорила она, и с каждым сказанным словом ее голос креп, наливался триумфом и торжеством, - я вам скажу. Это создание, - она подняла руку и обвиняющим жестом ткнула в побледневшую сестру, которую император так откровенно прижимал к своему телу, - не может стать ничьей женой! Она с рождения отмечена древним проклятьем.
Когда эти слова прозвучали на весь зал, Валенсия решила, что ее сердце сейчас оборвется. То, чего она столько времени боялась – свершилось.
Но, странное дело, гром не грянул, стены не вздрогнули, земля не разверзлась. Лишь со стороны даргов прошла волна легкого удивления. Да за спиной Лидии сестры будто окаменели. На их лицах попеременно отражались то страх, то стыд, то растерянность, словно они не знали, что делать, и чью сторону поддержать.
- И что же это за проклятье, позвольте узнать? – услышала Ленси прохладный голос императора. – Неужели смерть грозит всякому смельчаку, посмевшему назвать эту деву своей?
- Напрасно смеетесь, Ваше Владычество. В ней пробудилась кровь Первородных! Еще сто лет назад мой народ избавлялся от подобных детей. Их относили в лес сразу, после рождения. Отдавали лесным кельфи, потому что оставить такого ребенка в доме – значит навлечь на себя беду.
- И какую же беду навлекла на вас принцесса Валенсия?
Ироничный тон ударил по самолюбию Лидии, будто хлыст. Обжег, оставив саднящую рану.
Император смеется над ней! Она ясно видела насмешливый блеск его глаз и понятливые ухмылки даргов, сидевших с ним за одним столом.
