— Спасибо… — сказал я в третий раз.
— Ну… Поеду я. А то вдруг эти хорьки в самом деле проснутся…
— Поезжай… только… — я снова почувствовал наваливающееся на меня смертное одиночество и против воли пытался задержать около себя хоть на полминуты эту женщину. — Только ты знаешь как проедь… Тут разворачиваться тебе трудно… Ты проедь еще с полкилометра, там влево уйдет дорога на полевой стан — помнишь ведь, каждый день по ней ездим… Ты по ней спустись немного. Там скоро будет ровное место без насыпи, дорога прямо среди луга пойдет. И ты сможешь развернуться и поехать назад… Поняла?
— Поняла… — тихо ответила Ольга. — Ну я поеду…
— Поезжай… — так же тихо ответил я, с трудом отрываясь от ее прохладной руки.
От прокаленных солнцем шпал одуряюще несло креозотом…
— Постой! — крикнул я вслед, когда она уже спускалась с настила.
— Если опять мотор заглохнет, помнишь, как заводить?
— Помню! Красную кнопку нажать… Пока! Выздоравливай! И возвращайся…
Ольга махнула рукой и, не оборачиваясь, побежала к грузовику. Вот она скрылась в кабине. Хлопнула дверца, заскрежетала переключаемая скорость, взревел мотор. «ЗИЛ» дернулся, осев сначала носом, потом кормой, потом тронулся и, окутанный пылью, медленно покатил к полевому стану.
Я смотрел ему вслед и вдруг с внезапной тоской осознал, что, кажется, за всю жизнь никто никогда так не рисковал ради меня, как эта совершенно чужая женщина, с которой за две недели тут мы не перекинулись и десятком слов.
Грузовик, уже едва заметный в сером облаке, притормозил перед ответвлением дороги, осторожно съехал вниз, а потом, проехав еще немного — аккуратно следуя моим указаниям — медленно закачался на невидимых ухабах, описывая широкий круг по полю. Я отвернулся и закрыл глаза. И сразу почувствовал, как опять кружится голова и перебивая друг друга, толкаясь и споря, плывут какие-то разрозненные обрывки снов, мыслей, образов. Фея, коршуны и грифы, горячее небо, холодный огонь костра… Все навалилось на меня с прежней силой, и я уже не мог противостоять, хотя угасающим остатком сознания еще понимал, что все это бред…
— … Женя! Женя, что с тобой?!
Инна… Инна узнала про мое ранение — видно, кто-то из ребят послал телеграмму из райцентра, и сначала прилетела на самолете, потом ехала сюда на электричке, потом пешком бежала обратно из лагеря, узнав, что я ушел… Инна приехала за мной и теперь в самом деле все будет хорошо…
Я очнулся, всплывая не поверхность яви. Ольга осторожно трясла меня за плечи. Тихий грузовик опять стоял поодаль.
— Это… ты… Сумела развернуться?… — я улыбнулся, по крайней мере, мне так чудилось. — Зачем опять остановилась…
— Мне показалось, ты без сознания, — ответила она. — И стало страшно бросать тебя тут одного.
— Да нет, поезжай, — возразил я, хотя был совершенно невероятно, нечеловечески, ужасно рад ее возвращению. — А то в самом деле у тебя неприятности будут.
— А, наплевать! — отмахнулась Ольга. — Машина цела. И что они со мной сделают? Максимум изнасилуют. Так я от этого больше удовольствия получу, чем они сами…
Криво усмехнувшись, она села рядом и прижалась ко мне голым плечом.
От него шла успокоительная прохлада. Я опустил на него голову.
— Боже мой, Женя… — вздрогнула Ольга. — Ты же весь горишь… У тебя такой жар!
— Да… Ничего страшного. Приеду в город, там пару уколов вколют. И все будет снова нормально.
Я говорил эти слова, а самому хотелось сбросить всю душную больную одежду и каждой своей клеточкой припасть к ее обнаженному, чудесному, холодному телу…
Словно слыша мои мысли, Ольга привстала, осторожно расстегнула рубашку и коснулась ладонью моей груди.
— О господи… Ужас… Ты весь такой горячий… А у нас даже воды нет, хоть какой-то компресс сделать, чтоб тебе полегче стало. Она сидела передо мной на корточках так близко, что я видел темные, пушистые интимные завитки, выбившиеся из-под ее оранжевых трусиков. Но это не возбуждало меня и не рождало мыслей об Ольге как женщине. Меня манили прохладой ее плотные и наверняка совершенно ледяные бедра. Я больше не мог сдерживаться.
— Можно?… — тихо спросил я.
— Конечно, — так же тихо ответила Ольга, поняв с полуслова.
С трудом приподнявшись, я лег животом на ее ноги. Ольга неожиданно и нежно погладила меня по голове.
— Женя, Женя… Ну почему такая несправедливость всегда на свете, а?
— Какая? — пробормотал я, испытывая блаженное, неописуемое облегчение.
— Такая. Что страдают всегда самые лучшие из всех, кому вообще не за что страдать…
— А откуда ты знаешь, что я именно самый лучший? — я осторожно перевернулся, чтоб остудить спину. — Откуда ты вообще знаешь, какой я есть? Мы же с тобой даже не разговаривали ни разу!
— Конечно не разговаривали, — грустно усмехнулась Ольга, глядя сверху из-под нависших черных волос. — Ты же другими увлечен был. Интеллектуалками, с которыми можно вести умные разговоры. А я…
— Ну ты, положим, тоже времени зря не теряла, — ответил я, чувствуя, что мне опять стало лучше.
— А… Ты про Сашку… — Ольга вздохнула. — Ну это так… Я для него полевая партнерша, не более.
— Как так? — я искренне удивился. — Он же мне… Он же сам говорил…
Что у вас… Что вы жениться решили после колхоза…
— «Решили», — невесело передразнила она. — Кто это решил… Он что хочешь мог наговорить… Король из Жмеринки, непризнанный гений танца… Да и не нужна я ему вовсе.
— А мне казалось — очень даже нужна, — серьезно возразил я.
— И ему так кажется. А нужна я ему лишь для того, чтоб мною у костра вертеть и перед другими красоваться — глядите все, какой я ловкий танцор, как у меня все получается. Больше-то не с кем.
— Даже так?
— Именно так. Впрочем, он ничем не хуже других. Все мужики точно такие же. Им лишь бы свою амбицию удовлетворить да еще по возможности перепихнуться в тот момент, когда захочется… и сможется. Вот ты — другой. Настоящий.
— Господи, да откуда ты все-таки знаешь, какой именно? Настоящий или искусственный.
— Я не знаю, а просто вижу. Женщине глаза все заменяют… К тому же я не такая дура, как прочие, хоть иные так не считают… Я попытался вставить слово, но она не дала говорить.
— Да знаю, что ты скажешь. Но ведь признайся, до сегодняшнего вечера ты меня воспринимал не иначе, как Лавровскую партнершу. И подстилку заодно, так?
Я промолчал.
— Знаю, что так. И не твоя в этом вина. Потому что я сама себя так веду. Потому что мне все равно. И скучно и надоело все до чертиков. Потому что я вижу все насквозь… Ты ведь знаешь, мне уже тридцать лет и я немало повидала.
