— Оля!!! — прокричал я, ощущая, что какая-то часть моей жизни, неожиданно прорезавшейся и осознанной, уже навсегда покидает меня. — Оля…
— Что?… — раздалось сквозь ватную стену.
— Ты… Береги себя! — крикнул я, уже не уверенный, что она меня слышит.
Сверкнув голыми ногами, Ольга взобралась на насыпь и исчезла за машиной. Кровь опять горячо колотилась в ушах, «ЗИЛ» тронулся с места совершенно беззвучно, как в немом кино. Лишь несколько секунд спустя до меня донеслись два длинных гудка. Она еще помнила обо мне — женщина с тонкими руками, неимоверным усилием ведущая по разбитой вдрызг дороге тяжелую, как танк, машину… Рисковавшая ради меня, не сделавшего ей в жизни ни капельки добра. Женщина, которая предлагала мне себя и которую я отверг… И возможно, напрасно, хотя теперь уже было поздно жалеть.
Я сидел, закрыв глаза, снова погружаясь в лихорадочное полубытие. На дороге раздался шум — это пустой грузовик, подпрыгивая на ухабах, летел к лагерю за вечерней сменой. Через какое-то время он промчался обратно, уже на полевой стан. Я знал, что почти сразу же он вернется и снова поедет в лагерь, доставляя отработавших. И на нем будет ехать Катя… И Славка… И Вика, и Володя, и Костя… Все, кого я считал своими друзьями, с кем вкалывал до потери пульса, для которых пел около костра…
Отчаянная Ольга уже давно была в лагере, но мне вдруг захотелось чтоб грузовик с утренней сменой остановился около переезда. И мои друзья — если я им не вконец безразличен — выбрались из кузова, пусть даже шофер отказался бы ждать и им предстояло шагать дальше пешком… Чтоб они подошли ко мне, одиноко сидящему на грязных досках, и провели со мной последние минуты перед отъездом… Я бы мог, конечно, выползти на край платформы и помахать рукой. Но я знал, что моя одинокая фигура и так заметна с дороги. И если кто-то захочет…
Грузовик не заставил себя ждать. Весело пропылил по шоссе и скрылся за лесным поворотом. Я успел различить стоящих в кузове Катю и Славку, и еще рыжие волосы Вики взметнулись из-за борта, подхваченные ветром. Никто не думал стучать по кабине, останавливаться, бежать ко мне.
Меня не заметили, — успокоил себя я, словно это было так важно в моем нынешнем отчаянном положении. Думали, что я еще в лагере, и Геныч с Лавровым тоже не знали и ничего им не сказали. Но сейчас они все узнают. И снова заберутся в ту же машину и приедут ко мне. Должны приехать… Должны…
Должны — потому что иначе упадет и рухнет вся моя прежняя, надежная и проверенная система взглядов. Где дружба и товарищество, многажды воспетые мною же в песнях, превыше всего, и где попавшему в беду всегда протянут руку… И где…
Но ведь мне пришла на помощь Ольга, чего еще желать? Нет, Ольга — не в счет, это совсем другое, основанное на каком-то неосознанном внутреннем, личном порыве. А где та самая крепкая дружба, в которую я верил столько лет?
Прошло еще сколько-то времени, и вернувшийся из лагеря грузовик еще веселее прокатился облаком пыли и исчез за поворотом к полевому стану.
Никто не думал приезжать. Ни мой названный лучший друг. Ни та, ради которой я подставил руку под удар осколков, спасая ее и калеча себя…
Мне стало настолько пусто на душе, что я почувствовал: еще немного, и я в самом деле умру. Умру даже не от своей раздувшейся руки, а просто так — от тоски и одиночества, брошенный всеми на этой забытой платформе.
И в этот момент я заметил электричку. Она появилась совершенно незаметно, выползла зеленой гусеницей из-за далекого леса и медленно приближалась по огромному ромашковому лугу, раскинувшемуся около полотна.
Вот и все, — с облегчением и одновременно какой-то невнятной горечью подумал я. — Уезжаю. Спасен… И плевать на то, что никому до меня нет дела. На все плевать… и на всех…
* * *
Все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо, — выстукивали под полом колеса электрички.
Все будет хорошо.
Я сидел на желтой исцарапанной скамейке в пустом вагоне, прижавшись лбом к оконному стеклу. Оно было гораздо прохладнее, чем Ольгино тело — но тем не менее его прикосновение не дарило мне ни покоя, ни облегчения…
И наконец, с внезапной и необратимой остротой, я понял, что зря отказался от Ольгиного предложения… Надо было ехать вместе с нею. Неважно даже, что может ожидать впереди — мне просто сейчас требовалось тепло. Тепло и участие, которое пролил бы на меня кто-нибудь извне — все равно кто: верный ли друг, или женщина, которой я не безразличен. Но я отказался от Ольги и был обречен на полное и абсолютное одиночество…
За окном медленно разворачивалась гора. Та самая, что виднелась от нашего лагеря. Он лежал где-то вдалеке, не видимый отсюда. Четыре палатки, костер, четырехугольная труба над кухней, столовая с длинным дощатым столом и свежими цветами в трехлитровых банках… Река, шумный перекат у острова, паром… Вечерняя дорога к ферме, и низкий гул доильного дизеля. Капли молока в серой пыли. Катя и Славка. И все остальные. Володя, Саша, другой Саша, Вика… Костя, Геныч, Тамара… И… Ольга…
Неужели все они были со мной всего три дня назад. Были, но больше никогда уже не будут?!
Я сидел, укачивая больную руку. Страшную, распухшую, с желтыми неузнаваемыми пальцами. А колеса перестукивались с прежней веселой беззаботностью.
Все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо… Вагон подпрыгивал на стыках, ходил ходуном, раскачивался и дребезжал, как старая раскладушка.
Откуда-то появилась маленькая рыжая собачка. Неслышно ступая тонкими когтистыми лапками, подошла, встала в проходе и тревожно уставилась на меня своими большими, черными, пронзительно печальными глазами.
А, может, и не было никакой собачки… Просто бред мой принял новый образ?… Я даже не испугался, мне было абсолютно все равно. Все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо, все-бу-дет-хо-ро-шо…
Сам я в это уже не верил.
Часть вторая
1
Травмпункт был ближе к вокзалу, и я сначала пошел туда.
В облупленном коридоре на ободранных топчанах сидели люди. Какие-то пьяные рожи с подбитыми глазами, маленький потертый человечек в разодранных брюках, со страшно окровавленной ногой, какая-то пожилая, приличного вида женщина, закрывшая половину лица платком…
Я присел, бросив рядом свой рюкзак. Изнутри опять поднимался озноб, и я чувствовал, что вот-вот мне опять станет совсем плохо… Открылась какая-то дверь, появилась высокая женщина в белом халате, с сигаретой в зубах.
— Эт-то что тут за бивуак?! — строго закричала она, уставившись на мой рюкзак. — Здесь травмопункт, а не камера хранения! Чье?!
— Понимаете, — хрипло ответил я, подняв к ней тяжелые глаза. — Я прямо с электрички, из колхоза. Рука ранена, решил к вам не заходя домой…
Она пристально оглядела мою заросшую физиономию и почему-то смилостивилась:
