На эмоциональном уровне японцы отказывались признать колониальные земли своими. Это были другие земли, которые требовали к себе другого отношения. Империя существовала как единое государство, но внутренние границы – как административные, так и эмоциональные – были обозначены четко. И здесь на помощь приходил прежний управленческий и художественный опыт.
Одной из характерных особенностей традиционной управленческой модели являлось деление территории страны на центр и периферию. Деление на внутренние и внешние земли основывалось на традиционном конфуцианском воззрении, что качество земли определяет качество людей. В древности это были внутренний район Кинай (столица и пять прилегающих к ней провинций) и внешний район Кигэ (Кигай) (вся остальная страна). Считалось, что район Кинай обладает намного лучшими природными условиями и потому люди там тоже обладают «настоящей» культурностью. В период Токугава «второсортные» князья, бывшие соперники дома Токугава, именовались «внешними», а их владения не примыкали к Эдо. В XX в. концепт «внутреннего» и «внешнего» реализовался в делении империи на собственно Японию и ее колонии. Но в Японии редко употребляли понятие «колония» по отношению к японским заморским владениям («колонии» могли быть только у западных держав), оно было заменено более привычным территориальным концептом.
Согласно этому подходу, территория великой японской империи была поделена на внутренние и внешние земли (найти и гайти). Под внутренними землями понималась собственно Япония (Хонсю, Кюсю, Сикоку, Хоккайдо и прилегающие мелкие острова), к внешним землям относились колониальные приобретения недавнего времени (Тайвань, Корея, южный Сахалин, «острова южных морей» – Маршалловы, Каролинские и Марианские). Согласно законодательству 1918 г., обитатели «внутренних» и «внешних» земель обладали разными правами, внешними землями управляли генерал-губернаторы, т. е. чиновники, назначаемые из центра.
По мере увеличения присутствия японцев в тех или иных регионах земного шара эти земли представили в общественном сознании как «гайти», хотя официально они не имели такого статуса. Это и Маньчжоуго, и территории, оккупированные японской армией во время Второй мировой войны. Те места за пределами Японии, где сосредоточивалось относительно большое количество японцев-мигрантов, тоже могли именоваться «гайти» (японские сеттльменты в Китае, поселения эмигрантов в Центральной и Латинской Америке, Гавайи).
Внутренние и внешние земли имели разный статус в картине мира. Собственно Япония открыто позиционировалась как «божественная страна», обладающая непревзойденными природными характеристиками. Что до земель внешних, то в сознании японцев они представали совсем другими – тамошняя среда обитания, природные условия и климат отличались суровостью и недружелюбностью по отношению к человеку. Другими были и их насельники, это были неразвитые, малокультурные и маломоральные люди. Причем это касается сознания прежде всего «рядового» японца, желавшего иметь с аборигенами минимум контактов. И хотя правительство проводило пропагандистские кампании по поощрению браков между японцами и корейцами, они фактически закончились полным провалом. Таким же провалом закончились и кампании по переселению японцев на внешние земли – степень оседлости японцев оказалась чересчур велика. Японцы отправлялись туда по служебным и торговым делам, но осознавали себя в качестве «командировочных». Заветным желанием человека с таким сознанием было возвращение домой.
О прямой связи «земли» с качеством ее обитателей хорошо свидетельствует отношение к айнам. Основная часть айнов в конце XIX – начале XX в. проживала на Хоккайдо, т. е. на внутренних землях. Раньше ареал их распространения был намного шире, они проживали и на севере Хонсю, но «настоящие» японцы теснили их все севернее. По уровню «развития» айны превосходили аборигенов Тайваня, но находились на намного более «низком» уровне цивилизационного развития, чем корейцы. Однако и Тайвань, и Корея относились к внешним землям, а потому в японском общественном сознании айны Хоккайдо занимали более выгодное и престижное положение. По этой причине способности айнов к интеграции оценивались более высоко, чем жителей Тайваня (а среди них были не только аборигены, но и китайцы) и Кореи. Популярный историк, этнограф и публицист Кита Садакити подчеркивал, что айны отличаются прекрасными ремесленными навыками и воинским мужеством, в чем они похожи на японцев. А поскольку в их жилах уже есть частичка японской крови, то и ассимилировать их будет не столь трудно – стоит только научить их японскому языку и обычаям.
Айнов действительно начали призывать в армию в 1896 г. (что рассматривалось как привилегия), и они в количестве 63 человек участвовали в японско-русской войне, о чем с восторгом и умилением сообщали японские газеты, подчеркивая их героизм и вклад в победу. Количество сочувственных публикаций об айнах намного превосходит то реальное место, которое они занимали в японском обществе. Корейцев же стали призывать в армию на добровольной основе только в 1938 г. Обязательный призыв стал осуществляться с 1943 г., но корейцы, служившие, как правило, в частях, организованных по национальному признаку, обычно не принимали непосредственного участия в боевых действиях. Наибольший вклад корейцев в обороноспособность заключался в их принудительной отправке на предприятия, находящиеся на территории собственно Японии. Добровольный призыв в армию тайваньцев начался в 1942 г.
Деление на «внутреннюю» и «внешнюю» Японию подпитывалось убеждением, что территория собственно Японии отличается первозданной чистотой. Так же «чисты» и ее обитатели. Известный и плодовитый литератор Оомати Кэйгэцу (1869–1925) писал: «Наша Япония с ее зелеными горами и чистыми водами расположена посередине огромного океана, ее земля сама по себе является чистой. Со времен начала мира на протяжении трех тысяч лет нашей истории она ни разу не была испачкана [завоевана] иноземными странами, а потому и ее история сама по себе является чистой. В крови нашего народа мало примесей других народов, а потому она чиста сама по себе. Кроме того, наш народ любит добро и ненавидит зло, он прилепляется к правде и прогоняет кривду, он любит прямое и не жалует изогнутое, он помогает слабым и разбивает сильных, он обладает верноподданничеством, сыновней любовью, справедливостью, мужеством, чувством изящного, понимает очарование вещей, а потому это чистый народ. И поэтому издавна нашу Японию называют страной Конфуция, расположенной в Восточном море»
[505].
Таким образом, автор полностью повторяет логику, характерную для конфуцианских мыслителей эпохи Токугава: земля Японии хороша, а это автоматически приводит к прекрасному государственному устройству и формирует превосходные физические и моральные качества у народа. Одна из важнейших характеристик этой страны – это то, что она никогда не была завоевана иноземцами. Считалось, что это попросту невозможно в силу божественности японской земли. Поэтому, начиная войны новейшего времени (против Китая, России, Германии или стран будущей коалиции во время Второй мировой войны), Япония никогда не уделяла сколько-то существенного внимания вопросам обороны. По умолчанию предполагалось, что до обороны архипелага дело дойти не может. Такая позиция обычно квалифицируется историками как недальновидная или авантюристическая, но это только часть истины. Позиция правящих кругов в этом отношении была, в сущности, очень похожа на официальную идеологию сёгуната Токугава, полагавшего, что превосходное географическое («придуманное» божествами) положение Японии является абсолютной гарантией против вторжения иноземцев. Иными словами, и в первой половине XX в. мы имеем дело с разновидностью географического детерминизма.
