Государь утрачивал контроль над персональным временем своих подданных. В период Нара и в первой половине эпохи Хэйан большинство высокопоставленных чиновников не получали отставки до самой кончины – их прошения не удовлетворялись. Однако во второй половине периода Хэйан сделалось обычной практикой, когда после пребывания в течение какого-то времени на службе «государевы люди» покидали ее и принимали монашество, предпочитая личное спасение государственным интересам. Это касается всей элиты, включая самих государей. Таким образом, служение исключительно государству перестает быть самодостаточной ценностью и дополняется (или даже заменяется) служением Будде, что воспринимается как полнота земной жизни в преддверии расставания с ней.
Государь утрачивал контроль и за пространством: директивы центра выполняются все хуже. В ответ на распоряжение поставить шелк, который предполагалось использовать во время синтоистских ритуальных мероприятий государственного масштаба, управитель провинции Тадзима подает рапорт, в котором осмеливается заявить, что эта провинция слишком бедна (буквально «заросла травой»), чтобы выполнить указание. Это приводит в бешенство «всесильного» канцлера Фудзивара Митинага: под страхом больше не допустить управителя во дворец, он продолжает требовать исполнения приказания
[221].
Нарастание кризиса централизованного государства можно проследить по следующим направлениям: государь все больше теряет распорядительные полномочия (при сохранении жреческих и культурных функций); в высшем административном аппарате абсолютно доминируют представители рода Фудзивара, аристократическая элита не допускает новых людей в свой круг, и возможности для осуществления вертикальной мобильности сходят на нет; происходит распад государственной собственности на землю и рост не облагаемых налогом частных земель (сёэн), принадлежащих аристократам, буддийским храмам и синтоистским святилищам; государственные школы чиновников упраздняются; наблюдается ослабление контроля над периферией – уезды фактически превращаются в вотчины и утрачивают свое значение в качестве административной единицы; возможности по сбору налогов и мобилизации населения резко падают; крупные общегосударственные проекты остаются в прошлом; дорожная инфраструктура приходит в упадок; источники фиксируют гораздо меньше случаев оказания государственной помощи пострадавшим от стихийных бедствий
[222]; выпуск собственной монеты прекращается; общегосударственная армия упраздняется; планы по расширению территории больше не строятся – колонизация севера Хонсю остается в прошлом. Прекращается и отправка посольств за границу. Япония отказывается и от приема иностранных посольств – даже из таких стран, которые желали стать вассалами Японии. Когда на Корейском полуострове в 918 г. было воссоздано государство Корё (Когурё), оно пожелало установить дипломатические контакты и приносить дань японскому императору, однако это, казалось бы, столь лестное предложение было отвергнуто. Несмотря на меняющиеся реалии жизни, аристократы плохо приспосабливались к ним, они считали идеалом неизменность, высшей похвалой, которой удостаивается та или иная государственная церемония, является констатация того, что всё «прошло, как обычно».
Раньше обозначение Японии термином «Поднебесная» (Тэнка), предполагающим обширность государственного пространства, было вполне привычным. Теперь оно употребляется все реже. Указания, адресованные «всем провинциям», становятся исключением из правила. Турниры борцов сумо продолжают проводиться, но если раньше силачей разыскивали по всей стране, то теперь в состязаниях принимают участие лишь столичные «силовики». Показательный пример «сжатия» государственного пространства представляет собой ритуал поставления государя на престол. Одним из его элементов являлась доставка ко двору риса со священных полей из двух провинций, располагавшихся в восточной и западной Японии. На ранних этапах эти провинции определялись гаданием, и тогда поставщиков ритуального риса насчитывалось много, каждая провинция могла попасть в их число, что символизировало обширность территории страны и ее единство. Однако уже с конца IX в. (с правления Дайго) в качестве поставщиков ритуального риса выступают только провинции, расположенные близ столицы. При этом восточная Япония представлена лишь провинцией Оми, а западная – Тамба (или Биттю).
Сам образ величественного, грозного и полномочного государя подвергается эрозии. Это хорошо заметно по деталям придворного быта. Так, во время церемонии присвоения рангов министра сажают лицом к югу и не находят в этом ничего особенного, хотя лицезрение юга всегда считалось исключительной привилегией императора. Перед выходом из помещения императора Итидзё вдруг обнаруживается, что государю не удосужились приготовить обувь, и Фудзивара Митинага вынужден одалживать ему свою. После того как тот же государь покидает свое место на пиру, правый министр хватает столовые приборы с его подноса. Это воспринимается участниками пира как вопиющее нарушение норм почтительности, но тем не менее такое нарушение все-таки происходит, что свидетельствует об общей атмосфере того придворного времени и утере почтительности по отношению к государю
[223]. Источники также часто сообщают о воровстве во дворце – включая аксессуары, необходимые для проведения интронизации.
Ослабление центральной власти сопровождалось мятежами и усобицами. Самым крупным в начале серии таких мятежей стало восстание Тайра-но Масакадо в 939 г., который основал свой двор и даже успел провозгласить себя императором, за что и считался во все времена ужасным злодеем. Другой мятежник, Фудзивара-но Сумитомо (?–941) сумел установить контроль над побережьем Внутреннего японского моря (Сэто найкай) и добрался до реки Ёдо, откуда обозревал столицу. Регулярные междоусобные вооруженные конфликты, в которых принимали участие даже буддийские монахи, были чертой этого смутного для государства времени. Столица Хэйан (буквально «столица мира и спокойствия») уже не отвечает своему названию. Возможно, именно поэтому ее все чаще именуют «столичным градом» (Мияко).
Следует, однако, помнить, что упадок государственных структур вовсе не означал – в особенности поначалу – общей деградации жизни. Население успешно плодилось: в VIII в. оно составляло около 6 млн. человек, в X в. – 7 млн., в XI в. – 9, в XII в. – 10 млн. Улучшается агротехника, без всяких государственных школ расширяется круг грамотных людей. Впечатляющие достижения аристократической культуры не вызывают ныне сомнения. Это касается архитектуры, скульптуры, поэзии, художественной прозы. Однако не вызывает сомнений и утрата этой культурой бодрого и оптимистического настроя.
Результатом упадка всех структур и институтов прежнего централизованного государства становится создание второго центра власти – сёгуната Минамото (1185–1382), ставка которого располагалась в Камакура. Минамото не свергали императорскую династию, двор продолжал играть значительную политическую роль, его церемониальный авторитет оставался высоким, однако осознание кризиса не покидало политическую элиту. И недаром: дело дошло до раскола династии, когда в стране параллельно существовали два императорских дома («период южной и северной династий» – Нанбокутё, 1336–1392). Чувство кризиса особенно усилилось после свержения сёгунской династии Минамото и основания сёгуната Асикага (1392–1568). Окончание этого периода и время после распада сёгуната характеризовались огрублением нравов, нарастанием жестокости, чередой междоусобиц, войной всех против всех, фактическим распадом страны на княжества, когда ни одна коалиция не контролировала ситуацию в стране.
