Государственно-общественная стабильность подпитывалась не только практическими, но и ритуальными мероприятиями, которые должны были обеспечить престиж военной элиты в глазах как населения, так и в своих собственных. Сёгуны перенимают у императорского двора часть тамошних представлений, обыкновений и ритуальных норм. Так, например, сёгуны, как и императоры, начинают избегать выходить из помещения во время солнечных затмений, поскольку такой свет считался для императора «нечистым» и опасным. В то же самое время сёгуны, подобно императорам, пытаются позиционировать себя как носителей света. Так произошло с основателем сёгунской династии Токугава Иэясу (1542–1616, на должности сёгуна 1603–1605), которому государевым указом было присвоено посмертное имя «великого божества, светящего с Востока» (Тосё дайгонгэн). Для его мавзолея Тосёгу (Святилище восточного света) выбрали место под названием «Никко» – «солнечный свет». Поэт Басё (1644–1694), посетивший эти места (и, естественно, не допущенный в закрытое для посетителей святилище), характеризовал гору Никко самым светоносным образом: «…ныне свет, от этой горы исходящий, озаряет просторы небес, благодать достигает самых отдаленных уголков земли, и все четыре сословия [воины, крестьяне, ремесленники и торговцы] пребывают в покое»
[352]. Вслед за Тосёгу в Никко по всей территории страны было у чреждено около 500 святилищ с таким светоносным названием.
Начиная с правления Токугава Цунаёси (1646–1709, в должности 1680–1709), сёгуны, подражая императорскому двору, ведут наблюдения за небесной сферой и в случае аномалий (скажем, при появлении кометы) их астрологи (ученики астрологического клана Цутимикадо из Киото) дают толкование знамению, подают сёгуну доклад, после чего в храме Годзиин в Эдо возносятся моления ради избавления от грозящих несчастий. Временами сёгун даже может именовать себя «сыном Неба», но теоретические представления о верховной власти были укоренены настолько прочно, что это не давало возможности для создания в Эдо полноценного клона киотоского двора. Поэтому администрация сёгуната, как правило, не проводила молений о «спокойствии» всей страны, ибо это было прерогативой императора. Первый такой случай фиксируется лишь в 1703 г. в связи с землетрясением, но и он не послужил прецедентом для введения такой практики на постоянных основаниях. Недостаточная ритуальная компетентность (легитимность) сёгунского двора послужила важной предпосылкой того, что с конца XVIII в. сёгунские астрологи, толкующие знамения, превращаются по сути в астрономов, регистраторов небесных явлений, которые уже не воспринимаются как реакция всемогущего Неба на дела, творящиеся на земле
[353].
Страна божественная, солнечная, безопасная
Легитимность императорской власти основывалась на синтоистском мифе. Синто, прочно инкорпорированный в прошлый период в идейную и организационную систему буддизма, демонстрирует определенные возможности независимого существования, его последователи формируют школы, получившие обобщенное название старого учения (когаку) и национального учения (кокугаку). На идейное формирование этих школ существенное влияние оказала мысль Китая (конфуцианство, неоконфуцианство, даосизм, натурфилософия), но это мало осознавалось самими приверженцами этих учений, сосредоточившихся главным образом на интерпретации синтоистского мифа, которому они придавали универсальные объяснительные возможности.
Похвалы Японии и хула по отношению к загранице были неотъемлемыми чертами дискурса эпохи Токугава. В качестве отправной точки рассуждений о превосходстве Японии над другими странами широко использовался тезис о том, что по своим качествам земля Японии превосходит территорию других стран.
В эпоху Токугава Японию часто характеризуют как страну «божественную» (синкоку), созданную синтоистскими божествами. Прежних же мыслителей начинают упрекать в том, что они считали «уважаемыми странами только Китай и Индию»
[354]. Происхождение понятия «божественная страна» восходит к более раннему времени, но именно в период Токугава оно получает повсеместное распространение. Такому пониманию способствовало не только довольство нынешними порядками, но и необходимость теоретического обоснования политики закрытия страны, сопровождавшейся поисками отличий Японии от зарубежья, обоснованием уникальных свойств своей страны. В создание такого дискурса оказались вовлечены приверженцы как синто, так и японского варианта конфуцианства.
Известный нативист и идеолог синто Хирата Ацутанэ (1776–1843) полагал: созданная божествами земля Японии настолько хороша, что японцам – в отличие от индийцев (буддистов) и китайцев (конфуцианцев) – не потребовалось создавать никаких сложных и изощренных теорий, которые мыслитель воспринимает как лжемудрствование и доказательство ущербности этих стран. Примером ущербности Запада может послужить усиленное развитие в западных странах медицины, «поскольку в их окраинных землях множество хворых». Развитие же в странах Запада кораблестроения объясняется тем, что там настолько отвратительные природные условия, что европейцы не могут прожить без торговли, ибо их земля не доставляет необходимых средств для существования. Япония же – в силу превосходных природных условий – в международной торговле не нуждается и, следовательно, не нуждается во флоте. Поскольку земля Японии самодостаточна и она не испытывает желания торговать, то европейцы презрительно именуют ее «закрытой (запертой на замок) страной», что в понимании Хирата является похвалой
[355].
Европейцы изобретают разные диковинки. Но что в этом хорошего? Хирата полагает, что стремление к новому обусловлено суетливостью характера, объясняемой в конечном счете неблагоприятной средой обитания. Что до Японии («страны государей» или «страны императоров»), то люди там степенны и не корчат из себя мудрецов. Торопливость – вещь нехорошая. Птицы и звери начинают поглощать пищу сразу после рождения, через пару-тройку месяцев они уже приступают к совокуплению, что свидетельствует о низменности их природы. Птицы и звери спешат, поэтому и век их краток. Что до «страны государей», то она хранит неспешную величественность, соблюдая обыкновения века богов. Такое положение вещей напоминает ситуацию, когда сюзерену, восседающему на высокой подушке со скрещенными ногами, его вассалы – по пояс в грязи, по колено в воде – преподносят дань. Таковы же и отношения между Японией и иноземными странами. Хирата подчеркивает принципиальную важность акта творения, именно этот акт и предопределяет качество земли, которое сказывается и на качестве населения: если земля Японии была порождена «естественным» способом – путем брачного союза между божествами Идзанаги и Идзанами, то все другие страны к западу от Японии эти божества создали из морской пены
[356].
