Самыми впечатляющими были сады князей. Кроме того, садами обладали прямые вассалы дома Токугава (хатамото). Считается, что только в Эдо имелось значительно более тысячи сравнительно крупных «светских» садов. Кроме светских владельцев садами обладали буддийские храмы и синтоистские святилища, что превращало Эдо в настоящий «город-сад». Подавляющее большинство светских садов не сохранилось. Княжеские усадьбы прекратили существование вместе с упразднением княжеств во второй половине XIX в. Сопутствующие этому процессу конфискации, перестройки и реконструкции, переход земли в руки новых владельцев сопровождались дроблением участков, уничтожением садов, новой застройкой. Что касается Эдо, то там существовало еще одно «отягчающее» обстоятельство. Катастрофическое землетрясение 1855 г. и сильнейший пожар 1859 г. вызвали там огромные разрушения. Такие катастрофы случались и раньше, но тогда князья обладали необходимыми ресурсами для восстановления садов, в конце же правления Токугава им было уже не до этого. Так что теперь нам остается лишь одно – реконструировать княжеские сады по данным письменных и визуальных исторических источников, что отнюдь не умаляет того места, которое занимали эти сады в сознании современников.
Отзывы европейских путешественников подтверждают, что Эдо действительно был весьма привлекательным городом. Так, британский дипломат Эрнест Сато (Satow, 1843–1929) отмечал: Эдо – «один из прекраснейших городов Дальнего Востока. Хотя там нет красивых публичных зданий, его расположение на берегу океана, роскошные сады даймё и замечательные, огромные рвы вокруг замка, над которыми возвышаются циклопические стены, на которые бросают тень живописные ряды сосен, многочисленные деревенские виды в самом городе – все это создает впечатление величия»
[404].
Отличительной особенностью княжеских садов были их значительные размеры (так, например, площадь эдоского сада Коракуэн составляла более 200 тыс. кв. м). В отличие от буддийских садов и приусадебных садов предыдущего периода в садах даймё были устроены пешеходные дорожки, по пруду катались на лодках. Таким образом, сады даймё были предназначены не только для разглядывания, но и для передвижения. Отсутствовала там и единая точка для обзора. В княжеском саду встречались различные ландшафты, растительный мир не подлежал строжайшей канонизации, там были представлены разные стили садового искусства, зародившиеся в разные эпохи – и S-образный ручей, и пруд с островом Хорай, и сад камней. В княжеских садах торжествует не минимизация выразительных средств и объектов отображения, а их многообразие. Иными словами, к такому саду полностью применимо определение «пейзажный».
Возле усадьбы княжества Сацума в Эдо (1860-e гг.)
Землю для устройства усадьбы в Эдо князья получали от сёгуна. В отличие от земельных участков в Киото, размер которых строго регламентировался и определялся в соответствии с рангом, размер усадеб в Эдо в значительной степени зависел и от личного расположения сёгуна. Поэтому когда князья писали о своих садах, они не забывали сказать и про милость их сюзерена. И полученную землю следовало обустроить наиболее приглядным образом.
Как правило, в княжеском саду моделировались различные «знаменитые пейзажи» – как японские, так и китайские (особой популярностью пользовалось озеро Сиху). «Темой» княжеского сада в Окаяма, который тоже назывался Коракуэн, являлись 53 станции на тракте Токайдо, соединявшем Киото и Эдо. В другом княжеском саду была возведена модель Фудзи. Речь, однако, идет не о точном копировании, а о «назначении» того или иного уголка сада на роль знаменитого пейзажа с помощью присвоения ему соответствующего имени. Эти названия брали из литературно-изобразительных источников разных исторических эпох (как Японии, так и Китая), они не связывались в единую и окончательно регламентированную картину мира, что свидетельствует об игровой, развлекательной природе такого сада. Хозяин сада обладал достаточно большой свободой в деле определения набора исходных пейзажных прототипов, а это позволяет говорить об отсутствии жесткого канона. Однако при всем своем многообразии сады даймё были лишены, как правило, буддийских коннотаций, что отражает общие мировоззренческие установки тогдашней японской элиты, направленные на получение «радости» от посюсторонней жизни. Недаром поэтому в названия княжеских садов столь часто входит иероглиф «раку» – радость, что еще раз подчеркивает общеоптимистический настрой эпохи.
Обширные усадьбы даймё были полифункциональными. Там находились жилые постройки, там проводились тренировки воинов (конная езда, стрельба из лука, фехтование). Практиковалась и соколиная охота. Помимо декоративных растений в садах выращивали растения лечебные и овощи
[405]. Там были представлены различные рельефы и разнохарактерные пейзажи. Таким образом, усадьба князя представляла собой огороженное и самодостаточное пространство, вбирающее в себя многообразие мира.
В садах устраивались различные церемонии (например, чайные), пиры, коллективные любования природой, театральные представления. Сады предназначались и для встречи высокопоставленных гостей. Реконструкцию сада часто проводили ввиду намечавшегося визита важной персоны, т. е. сад можно определить и как «место встреч», целью которых являлось поддержание социальных связей.
Один из знаменитых садов Эдо получил название Рикугиэн (или Мукуса-но соно) – «Сад шести стилей [японской поэзии]». Этот сад располагался на территории обширной княжеской усадьбы (1 513 000 кв. м) в районе Комагомэ. Князь Янагисава Ёсиясу (1658–1714) закончил его сооружение в 1702 г. Под «шестью стилями» подразумевались те шесть стилей поэзии, которые упомянуты в предисловии к «Кокинсю». Предполагалось, что сад будет напоминать знаменитую бухту Вака (Вака-но Ура) в провинции Кии, воспетую в японской поэзии. Реализуя свою садоустроительную (мироустроительную) функцию, князь сам присвоил 88 уголкам сада названия, вызывающие ассоциации с теми местами и объектами, которые встречаются в «Манъёсю», «Кокинсю», других прославленных антологиях и сборниках (в основном японских, хотя имеются отсылки и к китайским поэтам). К таким объектам относятся камни, горы, холмы, реки, мосты, дороги, деревья и растения. Часть названий таких объектов призвана вызвать ассоциации с фундаментальными категориями конфуцианской культуры (например, «место созерцания добродетельности», где под «добродетельностью» имеется в виду стрельба из лука, упоминаемая в «Лицзи» в качестве атрибута правильно воспитанного человека). Само же число 88, по мысли автора сада, обозначает бесконечность – бесконечное круговращение четырех времен года.
В 1706 г. Ёсиясу послал живописные изображения своего сада в Киото – бывшему императору Рэйгэн. Тот отобрал 20 лучших, по его мнению, пейзажей, некоторым из них присвоил свои названия, а его придворные сочинили к рисункам поэтические подписи. Император и его двор пользовались непререкаемым авторитетом в поэзии, поэтому их участие в прославлении сада сообщало ему блестящую ауру. Давая свои названия пейзажам (хотя бы и искусственно созданным), император осуществлял древнее государево «назывательное» право и «освящал» сад – макет идеального пространства. Увидеть воочию этот макет не представлялось для государя ни возможным, ни обязательным – покидать пределы своего дворца сёгунат ему запрещал.
