Новое «материковое» сознание как бы «распирало» и самого японца, и территорию его страны. В журнале «Тоа-но хикари» («Свет Востока». 1910. № 10) Иноуэ Каору (1835–1915), виднейший политический деятель и один из архитекторов реформ периода Мэйдзи, писал: «Если посмотреть на Японию до настоящего момента, то это, конечно, острова. Она состояла только из островов – сам Хонсю, Сикоку, Кюсю, Хоккайдо, Сахалин, Рюкю, Тайвань. Да, Япония состояла всего лишь из многочисленных островов, но теперь к ней оказался присоединен Корейский полуостров и ситуация сильно изменилась. Корейский полуостров – он и есть всего лишь полуостров, он выдается в сторону северного Кюсю и выглядит почти как остров, и все же он является оконечностью материка».
Иноуэ Каору
С присоединением Кореи японцы окончательно перестали воспринимать свою страну как маленькую и ущербную. Говорили: ведь ее площадь больше территории Германии, подобно Великобритании, она владеет колониями, в том числе на материке. Япония успешно вписалась в мировой империалистический порядок, национальный дух парил в поднебесье и бороздил волны мирового океана.
К этому времени произошла полная смена пространственной парадигмы: место сетований по поводу замкнутого и крошечного островного пространства, отгороженного от мира водной преградой, заняли планы по неограниченному расширению среды обитания. Исторический оптимизм увеличивал жизненное пространство японцев как на деле, так и в мечтаниях. Христианин Эбина Дандзё (1857–1936) с грозной радостью предупреждал: «Настало время для простирания крыл над миром с помощью той духовной силы, которую скопили на японских островах наши предки…»
[475]
Японские христиане приобщались к западной культуре и приобщали к ней других японцев. В их экзальтированных и пафосных голосах звучит неколебимая вера в великое будущее Японии, которое понималось, в частности, как расширение среды обитания. Ученики хорошо усвоили уроки своих христианских учителей, которые прибыли в Японию с Запада для проповеди своих глобальных истин. Однако теперь свет учения был направлен уже в их сторону. Европейским глазам становилось больно, японцев обвиняли в оголтелом национализме.
Первая мировая война привела к новому расширению территории Японии – к ней отошли немецкие колонии: Маршалловы, Марианские и Каролинские острова. Шаньдунский полуостров тоже перешел под контроль Японии. Очередное расширение границ империи произвело неизгладимое впечатление на многих японцев. Сига Сигэтака не стал исключением, масштаб его размышлений приобрел глобальный характер. Теперь он оперировал ландшафтами не только японскими, но и мировыми. Разглядывая географическую карту, он пользовался разными оптическими приборами – увеличительным для Японии и уменьшительным для Европы, что давало возможность для уравнивания размера рассматриваемых объектов. В своей новой работе «Иллюстрированное продолжение мировых ландшафтов» («Дзоку сэкай сансуй дзусэцу», 1916 г.) Сига уже «забыл», как в «Японском ландшафте» он обличал тех авторов, которые, подобно Утимура Кандзо, выискивали в Японии кусочки Европы. Один из параграфов новой книги назывался «Японский Рейн и японская Швейцария», где в качестве «японского Рейна» фигурировала речушка Кисо протяженностью 227 км (напомним, что длина «настоящего» Рейна составляет 1320 км). Однако эти «малозначащие» цифры не слишком интересовали автора и его читателей, название «японский Рейн» прочно закрепилось в словаре японской публицистики, и это стало новым географическим «открытием» Сига. Точно так же укоренился и воспетый им образ Фудзи как символа страны. Знаменитый писатель Нацумэ Сосэки (1867–1916) открыто издевался над ним. Размышляя о путях модернизации Японии, он писал в 1911 г., что сейчас в Японии уже перевелись «дураки», которые похваляются этой горой перед иностранцами. Теперь, после победы над Россией, с таким же жаром они бахвалятся тем, что Япония стала «первосортной» мировой державой…
[476] Однако Нацумэ Сосэки оказался неправ – он недооценил ум своих соотечественников, и образ Фудзи активно использовался и в ближайшем будущем, когда в 30-х гг. Япония превратилась в тоталитарную страну. А лубочный извод образа Фудзи жив до сих пор.
Нацумэ Сосэки
Территория японской империи мыслилась как расширяющаяся, поэтому разговоры о малости страны выводятся из информационного оборота. В то же время разгорается дискуссия об этногенезе японцев и национальном составе страны. Размер Японии и ее этнический состав осознавались как взаимосвязанные понятия.
Эта дискуссия началась еще в 80-х гг. XIX в. Общественная мысль эпохи Токугава исходила из того, что японцы жили в Японии всегда, а земля Японии располагается в наилучшем месте земного шара – на Крайнем Востоке. Качества этой земли настолько превосходны, что предопределяют и «правильное» устройство государства, и «правильные» семейные порядки и обычаи японцев. Однако современным иностранным наблюдателям казалось, что в Японии представлено множество антропологических типов, западные антропологи утверждали: предки японцев были на островах пришельцами, а японцы нынешние являются продуктом смешения с «автохтонным» населением, под которым разумелись прежде всего айны (раньше их именовали эмиси или эдзо), которых покорили пришельцы (протояпонцы). Влиятельный немец – доктор Эрвин Бельц (его услугами пользовались многие представители элиты, включая императорскую фамилию) полагал, что в Японии представлены два основных антропологических типа: «материковый» (с удлиненным черепом) и тип «Сацума» (с укороченным), который свидетельствовал о «малайском» происхождении части японцев. Причем обладатели первого типа принадлежат к «элите», а второго – к «простонародью».
Западные суждения во многом определяли повестку дня в тогдашней Японии. Идея о том, что японцы являются на территории Японии пришельцами, овладела умами и первых немногочисленных японских антропологов
[477].
Признанный после войны отцом-основателем японской этнографии Янагита Кунио (1875–1962) был чиновником Министерства сельского хозяйства и торговли. Результаты своих научных (и околонаучных) изысканий Янагита начал публиковать в 1910 г. Вполне в русле рассуждений того времени он признавал, что на территории «нашей островной империи» изначально проживали аборигены. Пришельцы (японцы) обладали более высокой культурой (ее основная черта – рисосеяние), они нанесли аборигенам поражение и вытеснили их в горы. Эти горцы являются отдельным этносом. Одна его часть «спустилась с гор» и была ассимилирована, другая продолжает свое существование до сих пор. Доказательство этого Янагита видел в фольклорных представлениях о разной горной нечисти, тех сюжетах, изучением которых он занимался. Описывая и исследуя жизнь японских горцев, Янагита уподоблял себя римлянину Тациту, который описывал варваров-германцев.
