— Не знаю. Красное вино?
— Отлично.
Мы располовинили бутылку красного, болтая обо всем подряд, не касаясь значимого, но оно было третьим за столом, и стоило нам с ней встретиться взглядом, как у меня по спине пробегала дрожь, а в груди, где сердце, ощущался глухой толчок.
— В «Вертиго» сейчас народ гуляет. Хочешь, пойдем туда?
— Неплохая мысль.
— Стиг Сетербаккен тоже там.
— Это хуже. Я однажды камня на камне от него не оставил. А потом прочитал в его интервью, что он хранит все плохие отзывы о себе. Мой наверняка один из самых недобрых. Целая полоса в «Моргенбладет». А в другой раз он в дебатах прицепился ко мне и Туре. Назвал нас Фалдбаккен & Фалдбаккен. Но тебе это ничего не говорит, да?
Она помотала головой.
— Но мы можем пойти в другое место.
— Да нет, что ты! Идем в «Вертиго»!
Мы вышли из «Фолькоперы», только-только начинало темнеть. Облака, весь день лежавшие на городе как крышка, сгустились еще плотнее.
Мы взяли такси. «Вертиго» располагался в подвале; когда мы вошли, там уже яблоку негде было упасть, распаренный воздух от дыма стал сизого цвета, я обернулся к Линде и сказал, что вряд ли стоит зависать тут надолго.
— Уж не Кнаусгор ли к нам пожаловал? — раздался голос. Я повернулся в ту сторону — Сетербаккен. Он улыбнулся. И сказал, обращаясь к остальным: — Мы с Кнаусгором враги. Да? — добавил он и взглянул на меня.
— Я нет, — ответил я.
— Не дрейфь, — сказал он. — Но ты прав, с той историей мы давно разобрались. Я пишу новый роман и немного пытаюсь делать, как ты.
Ого, подумал я, вот это комплимент так комплимент.
— Неужели? — ответил я. — Звучит интересно.
— Не то слово — интересно. Подожди, сам увидишь.
— Раз мы оба тут, еще поговорим, — сказал я.
— Ага, — кивнул он.
Мы с Линдой ушли к бару, заказали джин с тоником, нашли два свободных табурета и взгромоздились на них. Линда многих знала, уходила поговорить то с одним, то с другим, но все время возвращалась ко мне. Я мало-помалу напивался, но приятное, расслабленное ощущение, возникшее, когда я увидел Линду в «Фолькопере», не исчезало. Мы переглядывались — мы пара. Она клала руку мне на плечо: мы пара. Она ловила мой взгляд через весь зал, посреди беседы с кем-то, и улыбалась мне: мы пара.
Проведя так несколько часов, мы устроились в мягких креслах в дальней комнате, и тут пришел Сетербаккен с предложением сделать нам массаж ног. У него хорошо получается, сказал он. Я отказался, а Линда сняла туфли и положила ноги ему на колени. Он принялся мять и поглаживать ее ступни, все время глядя ей в глаза.
— Здорово у меня получается? — спросил он.
— Да, прекрасно, — сказала Линда.
— Кнаусгор, теперь твоя очередь.
— Ну нет.
— Сдрейфил? Давай, разувайся.
В конце концов я сдался: снял ботинки и положил ноги ему на колени. Сам по себе массаж оказался приятным, но факт, что не кто иной, как Стиг Сетербаккен, растирает мне ноги и при этом у него с губ не сходит улыбка, которую иначе как дьявольской не назовешь, делал ситуацию, мягко говоря, неоднозначной.
Когда он закончил массаж, я завел разговор о его последнем сборнике эссе, посвященном злу, потом побродил в толпе, выпил того, другого и вдруг увидел Линду, она стояла, прислонившись к стене, и беседовала с той девицей, которую я видел на празднике в Сёдере. Хильдой, Вильдой, вот же черт. Гильдой!
Линда была бесподобно красива.
И невероятно оживленна.
Неужто она правда может стать моей?
Только я так подумал, как она встретилась со мной взглядом.
Улыбнулась и поманила меня к себе.
Я шагнул к ней.
Час пробил.
Сейчас или никогда.
Я сглотнул и положил руку ей на плечо.
— Это Гильда, — сказала она.
— Мы уже знакомы, — ответила Гильда и улыбнулась.
— Идем, — сказал я.
Линда посмотрела на меня вопросительно.
Темнота ее глаз.
— Прямо сейчас? — сказала она.
Я не ответил, просто взял ее за руку.
Мы молча прошли все помещение. Открыли дверь, поднялись по лестнице.
Дождь лил как из ведра.
— Однажды я уже уводил тебя на разговор, — сказал я. — Ничего хорошего не вышло. Но я должен сказать тебе важное. Может случиться, что и сейчас все пойдет криво. Но я должен кое-что тебе сказать. О тебе.
— Обо мне? — переспросила она и подняла ко мне лицо, волосы уже намокли, лицо сияло каплями дождя.
— Да, — кивнул я.
И потом стал говорить, что она для меня значит. Все, что я написал в письме, я сказал ей в лицо. Описал ее глаза, губы, манеру двигаться, любимые словечки. Сказал, что люблю ее, хотя и не знаю. Сказал, что хочу быть с ней. Что это мое единственное желание.
Она встала на цыпочки, подставила мне лицо, я наклонился и поцеловал ее.
И все почернело.
Очнулся я от того, что два мужика тащили меня за ноги в дворницкую. Один говорил по мобильнику, может, передоз, мы не знаем. Они остановились и склонились надо мной.
— Живой?
— Да, — ответил я. — А где я?
— Около «Вертиго». Вещества употреблял?
— Нет.
— Тебя как зовут?
— Карл Уве Кнаусгор. Мне кажется, я просто вырубился. Ничего страшного. Я норм.
Я увидел идущую к нам Линду.
— Очнулся? — спросила она.
— Линда, привет. Я в порядке. Что случилось?
— Нет, не приезжайте, — сказал мужик в телефон. — Все в порядке. Пришел в себя, говорит, помощь не нужна.
— Ты, кажется, потерял сознание, — сказала Линда. — Вдруг раз и упал.
— Блин, как некстати, — сказал я. — Простите.
— Не тушуйся, ничего такого, — сказала она. — Это ты мне сказал. Самые лучшие слова, которые мне говорили.
— Помощь не нужна? — спросил мужик.
Я помотал головой, они ушли.
— Ты меня поцеловала, — сказал я, — и меня что-то черное как накроет… А очнулся только сейчас.
Я встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов.
— Пожалуй, мне лучше поехать домой. Но ты оставайся, если хочешь.
Она захохотала.
— Мы едем ко мне. Я о тебе позабочусь.
— Как прекрасно звучит: обо мне позаботятся, — сказал я.
Она улыбнулась и вытащила телефон из кармана куртки. Мокрые волосы прилипли у нее ко лбу. Я взглянул на себя. Брюки потемнели от влаги. Провел рукой по волосам.
