– Сначала хотела бежать его искать, но я отговорила. Куда ей в таком состоянии, да?
– Ты правильно сделала, Татьяна. Ее не нужно было никуда пускать.
Танюшка вздохнула с облегчением, словно чувствовала за собой какую-то вину.
– Я напоила ее чаем. Кажется, она даже успокоилась, перестала плакать, сказала, что у нее есть предположение, где может быть Митька. То есть, она как-то по-другому это сказала, но я именно так поняла. Мне показалось, она что-то вспомнила, какой-то важный разговор, потому и успокоилась.
А такое возможно? Возможно ли, что через пролом в защитной стене хлынули не только воспоминания о сыне, но и другие, почти забытые? Ольга была уверена, что возможно. Эти ее… способности. На самом деле и даже вероятнее всего – это не что иное, как гипноз. Она каким-то удивительным образом научилась гипнотизировать людей. Не всех, но многих. Кто-то поддавался легче, кто-то тяжелее. Кто-то не поддавался вовсе. А Зося под действием гипноза внезапно вместо того, чтобы забыть, вспомнила что-то очень важное. Только непонятно, почему так волнуется Танюшка…
– Она ушла? – спросила Ольга.
– Ушла. – Внучка кивнула. – Только сначала попросила у меня бумагу и карандаш.
– Зачем?
– Сказала, что хочет написать записку.
– Написать? Татьяна, Зося безграмотная, она не умеет ни писать, ни читать.
– Теперь умеет. – На Танюшкином лице мелькнула тень улыбки. – Я ее учила последние два месяца. Это был наш секрет. Она хотела удивить своего Гринечку. Говорила, вот Гринечка вернется, а я с его любимой книгой в руках сижу и вслух читаю.
Гринечка не вернется… Но Ольга понимала это страстное желание верить в чудо. Она и сама очень долго верила. Сначала после первой похоронки, потом после второй… Даже сейчас ей все еще хочется верить.
Ей бы спросить, кому Зося собиралась писать записку, а вместо этого она спросила, какая книга была у Гринечки любимой. Стало вдруг очень любопытно.
– «Приключения Шерлока Холмса», – Танюшка снова улыбнулась. – Представляешь, бабушка, дядя Гриша читает Конана Дойля! – Она вдруг осеклась, добавила шепотом: – Читал…
– Татьяна, я поговорю с Зосей. Хочешь, прямо сейчас поговорю, успокою? – Ольга прижалась спиной к двери, наблюдая за внучкой.
– Хочу. – Та кивнула. – Бабушка, я и сама собиралась поговорить. Ходила к ней, но ее там нет.
– Давно ходила? – На сердце сделалось совсем уж тревожно.
– Два часа назад, еще по свету. Думала, может она мне скажет, что вспомнила, думала, что я ей тоже смогу чем-нибудь помочь.
– Пойдем. – Ольга решительно толкнула дверь. – Пойдем! Думаю, Зося уже вернулась.
Вот только Зося не вернулась. Дом был заперт на замок, но Ольга и Танюшка знали, где искать ключ. В Видове не было привычки прятаться от своих. Раньше, пока не пришли чужаки.
– Мы войдем? – спросила Танюшка шепотом.
– Войдем. Нужно убедиться. – Ольга вставила ключ в замок, повернула.
В чем именно нужно убедиться, она и сама не знала, но чувствовала какую-то острую потребность сделать хоть что-нибудь.
В доме Зоси было чисто, каждая вещь – на своем месте. Зося любила порядок и очень гордилась своим умением навести его в любом месте, даже таком сложном, как школа. Что уж говорить про дом?
Они осмотрели сначала одну комнату, потом другую. Никого, ничего. На обеденном столе – обгрызенный карандаш. Наверное, Зося очень волновалась, когда писала свою записку. А самой записки нет. Ольга даже под стол заглянула, чтобы убедиться, что она не упала на пол. Если Зося ее и написала, то забрала с собой. Понять бы еще, куда забрала и где ее теперь искать.
– Где ее теперь искать? – словно прочла ее мысли Танюшка.
– Может в город ушла. – Внучке не нужно знать ни о ее страхах, ни о ее подозрениях.
– Зачем в город?
– За Митькой. Она думала, что Митька в райцентре у друга.
– Не думала она так. – Танюшка упрямо покачала головой. – Бабушка, ты что-то путаешь, она думала, что Митька ушел к партизанам.
Ольга вздохнула, положила ладони внучке на плечи, заглянула в глаза:
– Татьяна, я знаю точно, и ты должна мне поверить… – начала говорить и тут же замолчала. Танюшка сопротивлялась. Нет, не так, как мальчик Сева, который строил каменные стены, и не так, как нынешние хозяева Гремучего ручья, у которых вместо души были черные дыры. Она просто больше не поддавалась гипнозу. И прозрачной петельки Ольга больше не могла нащупать. Пропала петелька.
– Бабушка, что ты делаешь? – спросила Танюшка и моргнула. – Почему ты так на меня смотришь?
Защищается, но не понимает, что происходит. И то хлеб… Если поймет, будет совсем уж плохо.
– Ничего. – Ольга заставила себя улыбнуться. – Я просто думаю, что завтра Зося найдется. Пойдем домой, Татьяна…
Она как в воду глядела. На следующий день Зося нашлась…
* * *
Утро выдалось холодным и ненастным. С темного неба сыпал снег. Именно сыпал, а не падал. Он был таким же колючим и холодным, как и ветер. Зима не хотела уступать, зима решила остаться.
Ольга не спала полночи, все думала о Зосе, о том, где ее искать. Думала о Танюшке и об этой ее новой способности закрываться. Думала о детях, которых оставила в усадьбе в холодном доме. Нужно было остаться, проследить, что решился вопрос с дровами. Она не могла посреди ночи отыскать Зосю, но это точно было в ее силах.
Танюшка спала. Полночи прокрутилась без сна – Ольга слышала, как скрипят пружины старой кровати, – а под утро уснула крепким, непробудным сном. Вот и хорошо, что непробудным. Нет сил ни разговаривать, ни утешать, ни врать, что все будет хорошо. Сил достает только на записку.
«Уехала в усадьбу. Не волнуйся, все будет хорошо!»
Ефим уже ждал Ольгу. Его грузовик был едва различим в снежной круговерти, и тьма вокруг была какая-то особенно плотная, словно утро все еще не наступило, а может никогда и не наступит. Стало вдруг так холодно, что у Ольги аж зубы застучали. Она поплотнее запахнула пальто, забралась в теплое, пахнущее махоркой нутро кабины.
– Что творится, а! – сказал Ефим вместо приветствия. – Настоящая метель!
Метель эта закончится не раньше, чем к обеду, как и большинство слабосильных мартовских метелей, но сейчас и в самом деле жутко.
– Хоть бы доехать, не застрять на середине пути. – В хриплом голосе Ефима послышалась озабоченность.
– Все будет хорошо, доберемся, – сказала Ольга, пряча озябшие ладони в рукава пальто.
Как же сильно она ошибалась…
Ветер, а следом и метель, стихли, как только машина спустилась в Гремучую лощину. Осталась только темнота, уже не такая плотная, с серыми проблесками света, но все еще неприветливая – опасная.
