– Что там? – спросил Григорий, заглядывая в ящик через ее плечо, словно маленький мальчик.
– Ничего…
Ольга уже хотела закрыть крышку, но в последний момент передумала. Что это было? Легкий сквозняк из-за приоткрывшейся дверцы воспоминаний или интуиция? Она вздохнула, уперлась ладонями в дно ящика.
…Тьма накрыла ее с головой, накрыла душным, смрадным одеялом, не позволяя вздохнуть. Она кричала, билась в агонии, обламывала ногти о крышку этого… гроба в тщетной попытке вырваться на волю. Ее страха и ярости хватило бы, чтобы испепелить весь этот мир. Ее голод был беспощадным, он рвал внутренности, полосовал на лоскуты кожу. Лучше бы она умерла…
– …Тетя Оля! – Кто-то тронул ее за плечо, а потом с силой дернул, вырвал из этого то ли видения, то ли воспоминания. – Тетя Оля, что с вами?!
– Ничего. – Она вытерла струящийся по лбу пот. – Так… померещилось.
– У вас лицо было такое… Глаза… Тетя Оля, у вас глаза были как у моей Зоси… как у той твари, что Зосей прикидывалась.
Григорий говорил, а сам пятился от нее к стене и тянул из-за пояса топор. Напуган. Смертельно напуган. А если так, то на многое способен.
– Григорий, послушай…
– Та тварь из лощины… – Топор он достал и теперь поудобнее перехватил рукоять. – Она вас тоже, да? Я же видел… Видел, да только внимания тогда не обратил. Она порвала и вас! Да, тетя Оля? Отвечайте же!
– Порвала. – Ольга стояла на месте, не пыталась ни отойти, ни приблизиться, ни дотянуться до Григория взглядом. Сейчас нужно достучаться до его разума, а уж разум сам усмирит страхи. – Только не в тот день, когда ты меня провожал, а раньше. Если не планируешь зарубить меня прямо здесь, я тебе покажу. Показать, Григорий?
Ольга говорила и медленно расстегивала пуговицы на пальто. Сначала на пальто, потом на блузке. Трех будет достаточно, чтобы он увидел.
Он увидел. Замер, закаменел, в рукоять топора вцепился обеими руками сразу.
– Вы тоже?.. – договорить не сумел.
– Померла? – Она усмехнулась. – Как видишь, живая пока. Не понравилась, видать, я этой твари, Гриня. Не пришлась по вкусу.
– А почему она вас… – Он сделал осторожный шаг ей навстречу.
– Почему не убила? Не знаю. Я сама еще многого не понимаю.
– Но знаете про тварь побольше остальных. – Еще один шаг, а в глазах – настороженность и готовность напасть в любой момент.
– Хотела бы знать. – Ольга застегнула сначала блузку, потом пальто. – Да вот не знаю. Ну что, Григорий, решил уже, как поступишь? Прямо сейчас меня убьешь, или шанс дашь?
– Я не знаю. – Он покачал головой. – Я уже ничего не понимаю.
– Я похожа на чудовище? – спросила Ольга этим своим учительским тоном. – Видел ты от меня когда-нибудь зло или беду?
– Я и от Зоси своей не видел… – проговорил Григорий. И топор отпустил. Ольга вздохнула с облегчением. – Почему она в упыря превратилась, а вы нет?
– Может быть, потому, что тварь ее убила, а меня только оцарапала?
– А если это временное все? – Григорий рассматривал ее как диковинное существо, о чем-то напряженно размышляя.
– Что временное? Моя человечность? – спросила Ольга напрямую.
– Да. Может вы потом… попозже перекинетесь?
Ольга и сама над этим думала, хотя думать о таком страшно не хотелось. «Тебе, Олька, их бояться не нужно» – звучал в голове голос бабы Гарпины. Кого ей не нужно бояться? Почему не нужно бояться? А она ведь и в самом деле не боится. По крайней мере, за себя саму.
– А может ты меня тогда и прибьешь, когда я перекинусь? – спросила она все тем же учительским голосом. – Опыт у тебя есть.
– Опыт есть, да вот кола осинового под рукой нет.
– Голову руби, – сказала она, не задумываясь. Сначала сказала, а потом сама себе удивилась. Откуда у нее эти знания? Снова просочились из-за дверцы?
– Почему именно голову?
– Не знаю. – Ольга пожала плечами. – Мало что я сейчас понимаю, Гриня. Знаю только, что я здесь, в Гремучем ручье, неспроста. Вот только никак не могу вспомнить, зачем.
Не нужно так откровенничать. Опасно это. А с другой стороны, ей нужен союзник. Вот такой ловкий и отчаянный, как Григорий. Им обоим есть что терять, они оба ненавидят фон Клейста и старуху лютой ненавистью.
– Они обескровленные, – сказал Григорий шепотом. – Те девочки обескровленные, кожа у них, словно прозрачная.
Ольга кивнула, ничего не ответила.
– А вы? – Он посмотрел на нее в упор. – Вам не хочется?
– В глотку тебе впиться? – Ольга снова усмехнулась. – Есть тут те, кому впилась бы, не раздумывая. Но не из-за голода. По другим причинам.
Кажется, ей удалось его убедить, потому что после долгого молчания он наконец кивнул.
– Хорошо, – сказал Григорий, словно нехотя. – Но вы должны понимать, тетя Оля…
– Я сама тебе скажу, если придет время. Или думаешь, я хочу стать такой же… – Ольга не договорила, но он и так ее прекрасно понял. – А теперь, если не возражаешь, я должна посмотреть.
Она шагнула к ящику, склонилась над крышкой. С внутренней стороны на древесине были глубокие царапины. Она знала, откуда они взялись, несколько мгновений назад ей даже казалось, что это она их оставила.
– Что это? – Григорий близко не подходил, все еще опасался, но на царапины смотрел с большим вниманием.
– Следы от ногтей.
– Ногтей?..
– Вернее будет сказать – когтей. В этом ящике кого-то держали. Или перевозили.
– Кого? Ту… тварь?
Ольга молча кивнула в ответ.
– Но если ее перевозили, значит, фон Клейст знает о ее существовании. – Все-таки, несмотря на страх, соображал Григорий быстро.
– Я в этом почти уверена. Они привезли это… существо с собой. Вот в этом ящике и привезли. Не думаю, что простые солдаты знали, но Гюнтер знал наверняка.
– Привезли и посадили на цепь в том погребе. – Григорий уже сам продолжил мысль Ольги.
– Да. А Гюнтер за ним присматривал. Я думаю, и кормил.
– Чем? – Голос Григория дрогнул.
– Ты был там? – спросила Ольга, уже заранее зная ответ.
– Был.
– Чуял, чем там пахло? Тварь питалась… – Она сделала глубокий вдох, а потом решительно продолжила: – Людьми она питалась, Гриня. Кровью, плотью.
Григорий смертельно побледнел. Он знал, что Ольга говорит правду, но не хотел ей верить. Но он должен быть готов. И будет лучше, если подготовит его именно она, Ольга.
– Пока ты не нашел тело своего сына, мы будем считать, что Митя жив. И мы будем его искать. Я помогу тебе с этим. Слышишь ты меня, Григорий?
